— Хорош сюрпризик! — присвистнул Грюнталь по прозвищу Огонек. — Как вам это нравится?
— Мне это никак не нравится, — выходя вперед, сказал Гаврюха. — Откуда здесь взялась «железка»?
— Разрешите, я взгляну.
Журавлев поднялся на насыпь и осмотрел пути.
— Ну что там, Матвей Макарыч? — крикнул Чалый.
— Ветка старая. Очень старая. Но, похоже, поезда здесь ходят. Не каждый день, конечно, так, раз в полгода. Бока рельсов ржавые, а поверху отполированы.
— До Транссиба километров триста, — заметил Пенжинский, — а к северу нет городов, зачем здесь нужна дорога?
— Поднимайтесь! — взмахнул рукой Журавлев.
Усталые путники с тяжелыми мешками и винтовками собрались на насыпи и в полной растерянности стали осматриваться по сторонам. Журавлев присел на корточки:
— Видите, здесь руда и уголь.
— И что? — нетерпеливо спросила Лиза.
— Руду, скорее всего, вывозили с севера, а уголь везли на север. В одном месте не добывается и то и другое. Где-то должен быть рудник, не очень богатый. Курсирует только один поезд, и очень редко. По всей вероятности, рудник старый и уже исчерпал себя. Руда мне незнакома.
Он поднял с земли серый острый камень. Его осмотрели все.
— На молибден вроде не похоже, и на серебро тоже, — предположил Шабанов.
— И на вольфрам — не очень, — прикинул на руке булыжник Блонскис.
— По железке идти проще, чем по лесу, но опасней, — бросив камень в сторону, сказал капитан Дейкин. — Пойдем вдоль насыпи, а там видно будет.
Спорить никто не стал. Пенжинский сфотографировал узкоколейку, а Дейкин сделал зарубку на дереве.
Тронулись в путь. Варя шла рядом с Шабановым, она не отходила от него даже ночью. Сначала над докторшей посмеивались, а потом успокоились: может, человек свою судьбу нашел. Почему нет? Варю все любили, а пилот не многим нравился. Слишком хмурый и молчаливый. Чалый, по прозвищу Трюкач, куда симпатичней, его сама Лиза обхаживала, чем очень злила юного одессита Огонька. На глазах разыгрывались личные драмы. О чем люди думают? Шли к черту в зубы искать мираж, растворившийся в океане, а тут еще какие-то чувства!
— Скажи, Глеб, только честно, Кашмарик из-за тебя сбежал? — спросила Варя, будто извиняясь.
— С чего ты взяла?
— Конвойные от меня ничего не скрывали, я знаю, что ваши камеры не закрывались на ночь, так генерал распорядился. У вас был конфликт. Вы подрались, да?
— Пустяки. Качмарэка трудно напугать, он ничего не боится. Как повздорили, так и помирились.
— А почему же он сбежал?
— Ему паспорт не нужен, как летчику, идущему на таран. На том свете документы не спрашивают.
— Он на тот свет собрался?
— В Москву поехал, и я уверен, он доберется до столицы. Сумеет ли выжить там? Вряд ли. Но для него долги важнее жизни. Расплатится, и можно подыхать. Успел бы.
— Я ничего не поняла.
— И не надо. Не засоряй мозги ерундой, мы и без Кашмарика справимся с задачей.
— Ты в это веришь?
— Я верю в нас. В тебя, князя, Лешего, Кистеня, Важняка и даже в Огонька…
— Значит, мы выживем?
— И будем жить долго и счастливо. Девушка грустно улыбнулась.
Через час пути впереди показался хвост поезда. Дейкин поднял руку, и отряд остановился.
— Людей не видно. Кто пойдет в разведку?
— Я схожу, — сказал Кистень. — Ноги затекли от безделья, хочу размяться.
Все рассмеялись.
— И я пойду, — вышел вперед Огонек.
— Отличная команда, — усмехнулся латыш. — Но ты не пойдешь.
— Назад, Огонек, — приказала Лиза.
— Правильно. Позаботься о птенчике, — съязвил латыш. — С Кистенем пойду я. Мне лес понятней, чем вам, не зря меня Лешим прозвали.
Огонек хотел возразить, но Трюкач его оттянул назад, ухватив за бушлат.
— Не бузи, парень, еще успеешь проявить себя.
Мальчишка промолчал. Леший и Кистень скинули вещмешки и
лесом двинулись вперед.
Состав был из пяти вагонов и паровоза.
— Обрати внимание, Леший, давно застрял. Видишь, одуванчики выросли между шпалами.
— Пассажирские вагоны, ни одного грузового.
— Почему встал — вот в чем вопрос.
— Подойдем ближе. Не нравится мне эта встреча. В мертвой зоне мертвый поезд.
Поравнявшись с последним вагоном, остановились.
— Глянь-ка. Сплошное решето. — Кострулев указал на битые стекла и пулевые отверстия в обшивке вагона. — При такой плотной стрельбе живых не останется.
— Вижу, Петр Фомич. А на следующем вагоне ни одной царапины. Может, подцепили дырявый к нормальному составу? Идем дальше.
Третий и четвертый вагоны тоже были целы и невредимы.
— Заглянем? — спросил Кострулев.
— Рано, не торопись. Смотри, кабина машиниста в дырках.
— Кто здесь мог напасть на поезд? И с какой целью?
— Не знаю, Петя, не знаю. Нападали или нет, можно проверить.
— Как, Улдис?
— Чтобы из леса, по которому тяжело передвигаться, всадить тысячу пуль в один вагон, не задев другие, надо поезд остановить. Надо глянуть на пути.
Рельсы перед паровозом были раскурочены и торчали в разные стороны, словно изогнутая проволока. Передние колеса уткнулись в землю, а шпалы скатились с насыпи.
— Ну вот тебе и ответ, — сказал Улдис.
— Диверсия? Взорвали пути.
— Поезд им не нужен, их интересовало содержимое. Остановить эшелон не смогли, пришлось взрывать пути. Причин может быть две. Первая. Налетчиков было слишком мало. Второе. Эшелон сопровождала серьезная охрана.
— Что такого ценного можно везти в безлюдную тайгу? — удивился Кострулев.
— Не знаю, Петр Фомич. Вернемся назад, к последнему вагону. Надо осмотреть опушку. Если шла перестрелка, мы определим это по деревьям.
— Что это меняет? Сам сказал, поезд давно стоит на приколе. Надо осмотреть вагоны.
— Я бы не стал рисковать.
— Кого ты испугался?
— Никого. Партизанская привычка. Наша сила не в оружии, а в осторожности.
— И потому ты бежал из лагеря и всю зиму добирался до маяка через всю Колыму?
— Мы шли на смерть умышленно. Днем раньше, днем позже… Мы не рассчитывали выжить, но надежда свербила душу. Сейчас другое дело, Петя, мы сами себе хозяева.
— Наивный ты парень, Леший. Ладно. Сиди здесь, я сам проверю состав.