Что толку от выводов, сделанных смертником! Теперь всем известно — «Янтарь 12» в Москве. Остальное дело техники.
Пьяный польский офицер наговорил столько глупостей, что с ним уже пить боялись. Язык мой — враг мой. Мели Емеля, но знай меру. Поляк, что с него взять?! Когда бедолагу вывели под белы рученьки, к пивной уже подъезжал «черный воронок». Передали тепленьким.
Долго с ним не церемонились. Четыре дня в Бутырках, трибунал и восемь лет строгача. Вот и вся песня! Прощай Москва, здравствуй Магадан!
Долго гости собирались, ждать устали, но все же пожаловали, драгоценные.
Масоха и Егор сидели на дереве с биноклями и наблюдали за селом с расстояния в километр или чуть меньше. Выданные им генералом Белограем морские бинокли были достаточно мощными. Трое невзрачных охотников шли по центральной улице к церкви, где монахи подметали каменные ступени паперти.
— Что скажешь, Егор? — не отрываясь от бинокля, спросил Масоха.
— Япошки, под эвенков косят, но плохо получается. Одежда-то якутов. Жара под тридцать градусов, а они волчьи шкуры на себя напялили. Волков здесь нет, они ближе к северу стаятся, в тундре. Там морозы лютые, волчьи шкуры и спасают — шьют балахоны, выворачивают наизнанку и надевают мехом на голое тело. Никакой мороз не страшен. Но Якутия далеко. Вопрос: где взяли волчьи шкуры? Ответ: япошки мигрировали с северо-востока. Живут здесь столько лет, а обычаев не знают! В парусиновых рубахах ходить надо. На кого маскарад рассчитан? Монахи их раскусят в два счета.
— Главное, чтобы наоборот не произошло. Пацаны еще, монахи эти, их жизнь по глазам прочитать можно. Да и врать не приучены.
— За ними люди стоят, во имя спасения душ своих братьев с три короба наврут.
— Случись заварушка, мы ничем им не поможем, — разволновался Кондрат. — Пулей отсюда не достать.
Трое охотников, улыбаясь, подошли к церкви. Немолодые, с куцыми бородками, узкоглазые.
— Скази, добра целовека, охотника тут видал?
Кирилл погладил свою черную окладистую бороду, зачем-то глянул на небо, будто искал там подсказку и помотал головой.
— Давно никого чужих не видели. Охотники продолжали улыбаться.
— Тут горел что? — узкоглазый указал на головешки, оставшиеся от сарая.
— И взрывалось, и горело, — ответил Димитрий. — Бочка со спиртом нагрелась и взорвалась. Вишь, какая жара стоит. Мы-то не сообразили ее волчьей шкурой накрыть.
— Охотника не видал?
— Нет. Места здесь глухие, — вступил з разговор рыжий Еремей, — поселений поблизости нет. Откуда же им взяться?
Четыре лошади выскочили на площадь из-за церкви. Военные люди с винтовками наперевес окружили компанию.
— Чье село?
Вороной конь встал на дыбы под немолодым всадником с грозным взглядом.
— Наше село, — испуганно произнес Еремей, придвинувшись к приятелям.
Один из охотников хотел снять карабин, но тут же получил крепкий удар нагайкой по рукам и выронил винтовку на землю. Старший соскочил с лошади.
— Не шали, косоглазый, башку снесу.
Он снял фуражку и трижды перекрестился, глядя на Николая Угодника над входом в церковь.
На вид офицеру было чуть больше пятидесяти. Прямой, высокий, крепкий, с глубокими залысинами. Мундир странный — светло-серого цвета с накладными карманами на груди, погоны золотые с двумя просветами, но без звездочек, вместо них на погонах красовались заглавные прописные буквы, вышитые серебром, сплетенные в один общий узор, так что сразу и не поймешь, что изображено. На мундире ордена, но не звезды, а кресты, портупея из двух ремней, под каждый погон, на спине перекрещивалась. Справа висела шашка, слева — кобура. Ничего похожего монахи ранее не видели.
— Созывай народ, я речь держать буду, — приказал золотопогонник, придерживая строптивого коня под уздцы.
— Ушел народ, остались только мы при храме, — тихо проговорил Кирилл.
— Если врешь, голова с плеч.
Офицер махнул рукой и казаки спешились. Один направился в церковь, второй держал лошадей, третий снял винтовки с плеч охотников и отбросил их в сторону.
— Богатое село, из таких не уходят.
— Мор случился, товарищ начальник.
— Дундук стоеросовый, мы «товарищей» вешаем. Я тебе не товарищ, а высокоблагородие. Атаман Зеленый! Слыхал?
— Мы же нигде не бываем, ваше высокоблагородие, — поторопился с объяснениями Димитрий, — света белого не видим.
Казак вышел из церкви.
— Покойничек там, батя, в гробу лежит. Совсем свежий. Библия в золотом окладе. Золотишка немало.
— Откуда золото? — спросил Зеленый.
— Сокровища Тихвинского монастыря, ваше высокоблагородие. Святые реликвии. Веками хранили. Иконы намоленные, древние, бесценные, от большевиков прятали, тысячи верст монахи на себе волокли, темными лесами, высокими горами, в жару и стужу.
— Хватит мне Лазаря петь. Иконы не трону, а оклады золотые заберу. Не до красот теперь, людям жрать нечего. Поручик и Петро, собирайте золото.
Монахи упали на колени. Офицеры отправились в церковь, один остался с атаманом. Улучив момент, япошки бросились бежать. Казак поднял винтовку, но атаман его остановил.
— Брось, Павло, нам одного хватит.
Он достал наган и сделал два выстрела, но упали все трое.
— Иди, Павло, подними среднего, нам проводник нужен. Если обосрался, близко не подводи.
Штаны у японца были сухими.
— Куда же ты поскакал, косой, от пули не убежишь. Знаешь, как к «железке» выйти?
Косоглазый закивал головой.
— Выведешь к «железке», живым оставлю, а нет, пойдешь на корм стервятникам.
Он сильно ударил плюгавчика, тот перевернулся в воздухе, упал и застыл.
Из церкви начали выносить золотые изделия и бросать на расстеленную на земле шинель.
— И почему мы раньше ничего не знали об этой дыре? — удивился атаман.
— Далековато, отец, — сказал Павло, перебирая золотые оклады. — Жратвой мы здесь не разживемся, золото приятно на зуб, но желудок его не переварит.
— Есть еда, — поднял голову Димитрий. — Магазин полон еды.
— Оставьте церковную утварь, — осмелел Еремей, — не берите грех на душу. Мы вам денег дадим. Много денег. С золотом вам только морока будет, на Черной балке его не купят, а деньги везде деньги.
Атаман поднял руку, и казаки застыли на ходу.
— Какие деньги? Старые что ли? Может быть, керенки?