«Пристань-один, я — первый! Перестань один — я блондин! Триста первая — мы родим!»
Постепенно слова сливались в неопределенный свист космического эфира. Такое уже случалось, и в будущем никто не застрахован. Не так много воды утекло с тех пор, как легкий космический крейсер врезался в станцию группы Волка, после того как местный маяк стал издавать нечто бессвязное. Один маньяк — а не маяк — стал причиной аварии космического лайнера с двумя тысячами пассажиров на борту. На всякий луч света есть камень преткновения в темноте.
Вступление в Службу маяка означало десять лет одиночного заключения и приличную оплату взамен плюс «чувство удовлетворения от осознания того, что ты исполнил важный общественный долг». Перспектива соблазнительная, когда ты молод, легко привыкаешь к любым условиям и смотришь на все глазами жителя Земли. Реальность же оказывается много мрачнее, чем виделась тебе с поверхности родной планеты, и вообще, скоро приходит мысль, стоила ли игра свеч? Человек не создан для одиночества.
— Так ты с Западных островов, приятель? Как раз такой парень нам и нужен! У нас есть станция, которая называется Пристань-один, — она прямо создана для тебя. Ты выдюжишь, ты не то, что некоторые. Наверняка продержишься. Это ж почти то же самое, что высадиться на Бенбекулу. Городские парни бесполезны в таких местах, здесь же главное — не техническая квалификация. Раньше или позже, они могут сбрендить — слишком все просто, мигания пультов им, вишь, не хватает. Да, человек с Западных островов просто создан для Пристани-один, как Адам для Рая. Терять тебе все равно нечего. Пристань-один даст тебе все, что нужно: скалистые острова и большие моря, совсем как дома!
Совсем как дома.
Дом.
Здесь на гладком пляже были галька и красивые раковины, и ползали существа, имевшие отдаленное сходство с крошечными крабиками. Океан, качающий акры водорослей, сквозь которые шла косяками рыба, большая и маленькая, совсем такая же, как на Земле. Он знал это, поскольку стоял на берегу с удочкой, ловил ее, снимал с крючка и затем отпускал.
Но ни одного изъеденного водой мола не поднималось из зеленых глубин, не было ни узких ленточек ветроуказателей, ни запаха смолы с пляжа, где конопатят лодки, ни свиста ветра в развешанных на просушку рыбачьих сетях. Бочки не выкатывались с грохотом из бондарни, сверкающие блоки льда не выскальзывали из холодильной установки, серебряная рыбья орда не шлепала, конвульсивно дергаясь, под люками набитых доверху трюмов. И в воскресный вечер не было слышно голосов, которые молятся о плавающих и путешествующих.
Там, на Земле, ученые головы всегда придумывали что-нибудь этакое, когда приходилось сталкиваться с чисто техническими проблемами. Главная станция Пристань-один была полуавтоматической, ее восемь эксплуатационных маяков были полностью автоматами и снабжались энергией из атомных генераторов, которые могли работать сами по себе, без всякого вмешательства и обслуживания, не одно столетие.
Мощности маяка хватало, чтобы послать сигнал через бездну между скоплениями бесчисленных солнц. Все, что оставалось для стопроцентной эффективности работы такой станции, — это глаз наблюдателя, вооруженного знаниями, умением и инициативой, некий автоматический предохранитель из человеческой плоти, который в сущности и мог сделать маяк автономным агрегатом. Другими словами, нужен был один человек. Как дополнение к маяку.
Вот где их изобретательность давала слабину. Один человек. Легко сказать. Человек не устройство. Он не может быть рассчитан как устройство, работать как устройство, его невозможно наладить, нельзя сделать так, чтобы человек во всем был подобен ему — автоматическому агрегату.
С некоторым запозданием, но они осознали это. После того как с должности смотрителя маяка был смещен третий помешанный. Три психических расстройства, учитывая, что всего изолированных станций было 400, немного. Получается менее одного процента. Но трое — это уже слишком. И эта цифра могла резко вырасти со временем. Над проблемой серьезно задумались. «Ага! — воскликнули ученые головы, — все дело в подготовке состава».
Поэтому следующие кандидаты прошли нудный, затяжной курс испытаний, где отсеивались слабые и ненадежные и оставались только те, на кого можно было с уверенностью положиться. Но и это не сработало. Нужда в людях была слишком велика, число кандидатов слишком незначительно, и слишком многие срезались на испытаниях.
После этого они проработали еще с десяток идей, все с тем же результатом. Теория и практика не всегда ладят между собой. Ученые головы смогли сами в этом убедиться.
Их последней причудой стала теория линии связи или же «пуповины». «Ага, — сказали они, а они обожали говорить „ага“ по всякому поводу, — человек рожден на Земле и нуждается в пуповине, которая связывает его с родной планетой. Дайте ему эту пуповину, и он никогда не сойдет с ума в космическом одиночестве. Перенесет десять лет одиночного заключения и умом не тронется».
И что это за пуповина?
«„Шерше ля фам“ — ищите женщину», — предположил некий всезнайка, проницательно поглядывая поверх очков. Они обсудили это и отбросили по десятку причин. Возможные последствия варьировались от убийства до появления детей. Помимо прочего это как минимум вдвое увеличивало продуктовые грузодоставки, которые и так были страшно дороги.
Тогда, может быть, собака? Совершенно верное предположение — но только для тех нескольких, единичных, можно сказать, миров, где собаки могут найти себе пропитание. А что же насчет других точек, таких, как Пристань? Грузодоставка — дело накладное, и еще не пришло время развозить по космосу собачьи консервы для нужд дворняг.
Первый шаг проекта «Пуповина» был сделан на скорую руку и имел то достоинство, что учел мертвую тишину, которая была проклятием Пристани. Ежегодный грузовой корабль сбросил свой груз еды вместе с музыкальным центром и кучей записей.
На следующие несколько месяцев он был обеспечен и звуком, и шумом — не только музыкой, но и просто характерными звуками Земли: ревом машин в «час пик» по воскресной магистрали, грохотом поездов, перезвоном церковных колоколов, визгом детворы, высыпающей из школы. Словом, акустическими свидетельствами присутствия жизни, которая была далеко-далеко. Первое прослушивание вызвало восторг. К двенадцатому он стал уставать. На двадцатом сидел угрюмый. Тридцатого не состоялось.
Контрольная стрелка подпрыгнула, заколебалась и упала на место. «Пристань-один, я — Первый. Пи-пи-пип!» Музыкальный центр стоял, заброшенный, в углу. Далеко, за звездными туманностями, жили его одинокие братья. Он не мог ничего сказать им и не мог их услышать. Они были вне пределов коммуникации, и их миры вращались точно так же, как и его. Он сидел и смотрел на стрелку, заключенный в жуткой тишине.
Восемь месяцев назад, по земному календарю, грузовой корабль доставил свидетельство того, что ученые еще ломают голову над проблемой пуповины. Корабль выбросил годовой запас продуктов и с ним маленькую коробочку и небольшой справочник, перед тем как вспыхнуть прощально дюзами, удаляясь в бездну.