— Мак-джилликудди, — предположила Лаура, искренне убежденная, что одно имя ничем не хуже другого.
Он осторожно щелкнул пальцем по кристаллическому побегу у самого ботинка, зеленому и ветвистому, всего в дюйм высотой.
Кристалл завибрировал и ответил: «Цуй!» — нежным, высоким голосом.
Он щелкнул по его соседу и тот сказал: «Цай!» — в более низкой тональности.
Он щелкнул по третьему. Тот не издал никакого звука, вместо этого рассыпался на тысячу осколков.
Отрывая взгляд от грядок, Стив поскреб в затылке, вновь заставив Лауру бороться за равновесие, цепляясь когтями за одежду. Один цуйнутый, другой цайнутый и, наконец, последний — разлетевшийся в прах; два ореха одинаковых, но в то же время — на-кася выкуси. Цуй-цай с орехами. Загадка была уже прямо в горсти, оставалось только разжать пальцы и посмотреть, что там.
Стив поднял полный смущения взор и увидел нечто, хаотично порхающее над кристаллическими посевами. Лаура с хриплым клекотом взмыла за летуном, ее голубые с алым крылья энергично работали в воздухе. Стив разглядел, что это была гигантская бабочка с фигурными оборочками крыльев, и окраской ничуть не уступающая пестрому оперению Лауры.
Птица нависла, преследуя насекомое. Он окликнул Лауру и поспешил наперерез. Кристаллы хрустели, обращаясь в пыль под его тяжелыми ботинками.
Полчаса спустя он достиг крутого, поросшего кристаллами склона, когда мысли его внезапно осеклись, и сам он остановился как вкопанный, так что Лаура слетела с его плеча и вынуждена была встать на крыло. Она облетела его кругом, а, возвращаясь на свой насест, сопроводила посадку бранным словом на неизвестном языке.
— Вот еще один уникум, — пробормотал он. — Ни двух, ни трех, ни дюжины, ни двадцатки. Ничего из того, что встретилось, не повторяется. Всего один гигантозавр, один Scarabeus Anderii, всего по одной из всех этих треклятых тварей. Каждая вещь в этом мире уникальна, неотразима, каждая — сама в себе. Что же это такое?
— Я не пр-родажная, — осторожно напомнила Лаура.
— Добром тебя прошу — заткнись!
— Добр-ром тебя прошу, добром тебя пр-рошу! — завопила Лаура, которой эта фраза явно пришлась по душе. — Ба-алынущий черный ата-та!..
И снова он вывел ее из равновесия, вынудив пуститься в орбитальный полет, меж тем как сам продолжал разговор с самим собой:
— Это наводит на мысль о постоянной и всеохватывающей мутации. Все воспроизводится, не оставляя никаких устойчивых следов, никакого наследственного материала. — Он досадливо прикусил губу. — Но как можно воспроизводить себе подобное, когда оно не будет иметь с тобой ничего общего? И кто кого в таком случае оплодотворяет?
— Мак-джилли… — завела вновь Лаура, но вдруг передумала и успокоилась.
— В любом случае, если нет воспроизведения в буквальном смысле слова, это должно вызывать серьезную проблему с питанием, — продолжал он, тут же упуская из виду, что гигантозавр, вероятнее всего, как-то решил для себя этот вопрос. — Что вполне пригодно для одного растения, может стать губительным для его потомства. Сегодняшняя пища — завтрашний яд. Откуда знать фермеру, во что превратится его урожай? Если я верно понял, то на этой планете не прокормить и пары хряков.
— Нет, сэр. Лаура любит хряков.
— Молчать! — коротко распорядился он. — Мне вот только что пришел на память этот стотонный скакун. Стало быть, земля, неспособная прокормить и пары хряков, запросто кормит этакую тушу вместе с прочей живностью, паразитирующей на местной природе. Бред какой-то. На любой планете, обеспеченной фуражом, гигантозавр процветает. Но здесь, по всем моим расчетам, предположениям и прогнозам, гигантский ящер просто не имеет права выжить. В таких условиях он испустит последний вздох уже при рождении.
Рассуждая так, он достиг вершины холма и обнаружил, что интересующее его создание вольно раскинулось по другую сторону. Он уже издалека смог поставить летальный диагноз. Гигантозавр и в самом деле был мертв.
Способ, которым он определил состояние мастодонта, был чрезвычайно прост и эффективен. Грандиозное туловище распростерлось во всю длину, выложив перед тушей драконью голову размером со спасательную шлюпку и выставив как раз в его сторону два тусклых блеклых глаза, каждый с дно пивной бочки.
Под его подошвами вновь захрустели кристаллы, когда спуск продолжился; на этом пути, выстеленном экзотическими растениями, осталось одолеть пару сотен ярдов, чтобы обойти тело и ступить на следующий склон. В данный момент и тем более в таком состоянии гигантозавр интересовал его меньше всего на свете. Времени было в обрез, а он мог бы вновь навестить эти места, ну, завтра, например, а еще лучше — послезавтра, прихватив заодно стереоскопическую камеру. Гигантозавр еще получит снимочек в печать, но ему придется подождать.
Второй холм оказался намного выше и потребовал больше сил для подъема. На его вершине должна была пролегать приблизительная граница дневной вылазки, и Стиву не терпелось взобраться на него и осмотреться, прежде чем пускаться в обратный путь. Рука человека, оставившая следы на холме, была столь же сильной сегодня, как и на заре времен.
Он окинул взором то, что лежало перед ним, помня о шныряющем в ночи призраке-мародере. Насколько он успел оценить, странное явление исчезло из виду перед наступлением рассвета. Столп мерцающего тумана, золотой хобот, спустившийся с небес, мог двигаться без видимой цели, возможно, все это и было не более чем обычный природный смерч, вызванный брожением сил в воздушных потоках. Ну, скажем, к нему мог примешаться какой-нибудь рой светляков, пара-другая банд ночных пчел с искрящимся оперением, подобные виды насекомых уже встречались, — однако инстинкт настаивал на том, что это был не просто столп тумана или смерч и движение его было целенаправленным.
К какой же, с позволения спросить, цели стремился он?
Отдуваясь, Стив взобрался наконец на самую вершину и посмотрел вниз — на грандиозную равнину — и там нашел ответ.
Кристаллическая растительность обрывалась еще до вершины холма все по той же идеально прямой линии. За ней светлым суглинком пологий склон спускался в долину и взбегал на дальней стороне к выси гор. Оба склона были скудно усеяны странными, желеобразными кучками студня, которые дрожали, не тая, в золотом сиянии солнца.
Издалека, на фоне высоких гор виднелось гигантское сооружение с плоским фасадом и высоким квадратным проемом ворот в центре. Здание было выложено из грандиозных плит молочно-белого пластика и отчасти врастало в песчаный холм. Никаких украшений, символов, орнаментов не тревожило его безмятежно-гладкую, сияющую поверхность. Никаких дорог не вело к открывшемуся впереди.
Загадочный дворец, больше похожий на производственное здание вроде фабрики, хранил дух чего-то нового, выстроенного совсем недавно — и в то же время чрезвычайно древнего. Такие сооружения, как правило, оставляют за собой лишь очень древние и могущественные цивилизации, исчезнувшие в веках. Словно бы тысячи лет стоял здесь этот завод и в то же время производил впечатление чего-то новенького, только что снятого с иголочки, и устроенного так, чтобы производить впечатление пустого, в то время как внутри мог оказаться настоящим троянским конем.