Выдвинув этот мультицикл из гаража, они водрузили его на узкую дорожку, словно бы выложенную из матового стекла. Серолицый взобрался на правое переднее сиденье, возложив опытную руку на штурвал. Другой рукой он пригласил землян последовать примеру.
— Вы у нас пилот опытный, вам и переднее место, рядом с хозяином, — намекнул Жильди Редферну.
Рассевшись по местам, они установили ноги на педали, похожие на небольшие тарелочки, расположенные на несколько дюймов выше, чем хотелось бы.
Мультицикл тронулся с места, постепенно наращивая скорость и, наконец, помчался по дороге с восхитительной скоростью двадцать миль в час, а дюжина ног ритмично выдавала ее на-гора. Докатившись до небольшой развилки, гуманоид дернул шнурок, связанный со штурвалом, и из коробки, расположенной позади, вырвалось душераздирающее: — И-и-и!
Ответное «И-и-и!» раздалось со встречной дороги, где в точности такая же машина с двумя членами экипажа притормозила, пропуская их вперед. Эта пара ничуть не удивилась при виде жмущих на педали землян.
Фальдерсон, работая на заднем сиденье рядом с Симкиным, пропыхтел: — Неплохой тренажер…
— Ничего не понимаю, — сказал Симкин, оглядываясь по сторонам. — Посмотрите только на эти богато декорированные дома, на эти ухоженные садики. Каждый дом — картинка. Коллеги, вам не кажется, что народ с такими высокими строительными стандартами мог бы создать более совершенный транспорт?
— А зачем? — спросил Фальдерсон. — Они не могут печь пироги без теста. Они не могут делать машины без стали и ездить на них без бензина. Судя по всему, у них и электричества-то нет. — Он покачал головой, толкая педали. — Должно быть, они безнадежно потерянные существа.
— Почему?
— Уверен, они не более живучи, чем собака мисс Мерфи, а миф о бессмертии порожден кем-то другим. Возможно, они из ряда вон выходящие долгожители. Если так, у них в запасе куча времени, о чем, кстати, говорит и все это выкрашенное и вылизанное окружение. С другой стороны, кто знает, что они успели напридумывать за такие сроки? Может, они изобрели половину того, до чего додумались мы, включая средства покорения космоса, но только теоретически. Создатели грез, которым никогда не суждено воплотиться.
— Я бы не прочь остаться здесь на год-другой и как следует порыться в их прошлом, — заявил Симкин.
— Если у нас впереди еще десяток миль, — раздался хрип Фальдерсона, то я здесь точно останусь — по причине фатальной грыжи.
В этот момент машина свернула направо и завихляла по широкой площади, на которой полдюжины фонтанов посылали в небеса перистые струи. Затормозив у орнаментальных дверей величественного особняка, Серолицый спешился. Он вступил в зал, оставив космонавтов осматривать настенные росписи коридора.
Старейшина города Карфин приник к бумагам на столе с медлительностью и тщанием, которые свойственны почтенному возрасту. Он ощущал колоссальный вес своих годов, которые приближались к восемнадцати тысячам земных лет. Он пережил поколения многих и многих землян, он пережил подъем и падение земных цивилизаций, он пережил всю письменную историю Земли. Ничто не могло удивить здешний мир и населяющий его разум. Все для него было в порядке вещей.
Но теперь он сознавал, что становится слабее, протянет еще столетия три-четыре, а на большее его не хватит. Он поднял взгляд на распахнувшуюся дверь и вошедшего. Его старческие, помутневшие глаза остановились на посетителе — твердо и не мигая, точно у греющейся на солнце ящерицы.
Совладав с волнением, посетитель произнес почтительным полушепотом:
— Высокочтимый Старейшина, мое имя Балейн.
— Да, Балейн, слушаю тебя.
— Высокочтимый старейшина, часов девять назад небесный корабль розоволицых двуногих приземлился в моем саду. Я привел их сюда, зная, что вы пожелаете встретиться с ними.
Карфин вздохнул и произнес:
— Они являлись еще в ранние годы моей юности. Помнится — если меня не подводит память, — они останавливались на разных орбитах и рассказывали о многих чудесах неба. А когда они перестали навещать нас, я решил было, что мы недостойны их внимания. — Он снова вздохнул. — Ну что ж, нельзя сказать, что они докучают частыми посещениями. Пожалуйста, проведи их сюда.
— С радостью, Высокочтимый Старейшина, — с этими словами назвавшийся Балейном торопливо пополз к выходу и вскоре возвратился с космонавтами.
Все пятеро землян выстроились перед ним и смотрели на Старейшину дерзкими, устремленными куда-то вдаль глазами, в которых светилась страсть к опасностям и приключениям, столь свойственная их расе.
И никто из них не ведал, что все это происходит не в первый раз.
Корабль, содрогаясь рябью, вынырнул из гиперпространства и застыл. Холодом металла отливала его поверхность. Бледные призраки сорока главных реактивных двигателей наконец обрели конкретность. Они стали твердыми, образуя счетверенное кольцо дюз, готовых выстрелить столпами огня длиною в восемь миль.
Лаудер вглядывался сквозь носовой иллюминатор переднего обзора и протирал глаза. В этот раз взгляд его задержался дольше обычного — намного дольше. Дрожащая рука нащупала бинокль. Но и мощные линзы здесь не помогали, так тряслись руки. Он отложил оптику и снова протер глаза.
— Что это тебя так гложет? — Сантел уставился на него в упор. — Что-то не так?
— Еще бы.
Слова его заставили Сантела встревожиться, он поскреб длинными пальцами в рыжем загривке, подошел к иллюминатору и уставился наружу.
— Как картинка? — спросил его Лаудер.
— Не может быть!
— Ха! — изрек Лаудер.
Сантел воззрился в бинокль, пристроив локти на толстую оправу иллюминатора.
— Ну, как? — поощрил Лаудер, которому не терпелось узнать мнение товарища.
— Не может быть! — остался при своем Сантел.
— Глазам не веришь?
— Первое впечатление может быть обманчивым.
— Мы заблудились, — Лаудер сел, уставясь невидящим взором в ботинки. Его осунувшееся лицо исказилось отчаянием. — Заблудшие души в колодце кромешной тьмы.
— Заткнись!
— В детстве я как-то засунул три мухи в одну бутылку. А потом заткнул пробкой. Вот так и мы теперь-точно мухи в бутылке…
— Заткнись! — гаркнул Сантел громче прежнего и встряхнул рыжей всклокоченной шевелюрой. Он снова бросил взгляд за стекло иллюминатора. — Я поговорю с Вандервееном.
— Потом я бросил бутылку в озеро. С той поры минуло тридцать лет, несколько мушиных веков. В озере холодном и темном, без берегов. Они, может, все еще там. Там еще, понимаешь. Все там же, под пробкой.
Включив интерком, Сантел проронил в микрофон несколько слов хриплым, надтреснутым голосом.