— Может, ты и прав. Если бы он умер, нам пришлось бы труднее, гораздо труднее. Пришлось бы иметь дело с Волленкоттом и прочими марионетками. Такой человек мог быть посажен на место босса, и он обманул бы всех, кроме телепатов, конечно. Не исключено, где-то есть секретный список очень умных людей, немутантов, которых Торстерн назначил себе в наследники. Один или двое из них могут находиться на Марсе. Так что его капитуляция избавила нас от многих забот. Без нее нам пришлось бы испить всю чашу до дна.
— Он капитулировал с оговорками, — прокомментировал Чарльз. — Он их все твердил, пока брел там, по улице.
— Да, я слышал.
— Это упрямый человек, Дэвид. Во-первых, он не исключает мысли, если в будущем найдет способ надежно защититься от мутантов, отказаться от всех своих обещаний. Шансов на успех — примерно один из миллиона, но он готов уцепиться за этот единственный шанс. Во-вторых, он твердо решил вышвырнуть нас из Системы куда угодно, хоть в другую галактику, но еще не придумал, как это сделать.
— Это не все, — Рейвен согласно кивнул и сказал: — Я считаю, что он войдет в прямой контакт со Всемирным Советом, отдаст Волленкотта и всю подпольную организацию, осудит ее злодеяния, выкажет симпатию Земле и пообещает за соответствующую компенсацию приостановить войну. Он постарается продать Земле свою капитуляцию, и за максимальную цену.
— Это уж точно!
— Ну и пусть. Нас это не касается. Главная цель достигнута, вот что самое важное. — Он немного подумал и продолжил: — Торстерн не хочет и не станет губить свое детище. Собак он отзовет, но свору не разгонит. Лишь одно могло бы облегчить ему душу — более многочисленная и лучшая свора, легальная. Добиться этого можно только одним способом — заручившись одобрением и поддержкой большинства его недавних противников, включая Герати и прочих членов Совета.
— Зачем? Они ничего не знают о денебианах и…
— Я сказал Торстерну, что человечество само выберется из трудностей. Он мог это запомнить. Да, он не подозревает о денебианах, но он может додуматься сам и убедить в этом других, что час уже пробил. Пешки против мутантов! Ведь Торстерн считает, что люди — это только те, кто такие же, как он сам, мутанты же — не люди вовсе.
— Ах! — Чарльз прищурил глаза. — До чего же много вокруг нетерпимости. Это отнюдь не способствует миру в обществе.
Рейвен пожал плечами.
— Кому же знать об этом лучше нас? И тем не менее Торстерн много выиграет, если договорится со своими друзьями на Марсе и на Земле. Предположим, они одновременно устроят мутантам на всех трех планетах Варфоломеевскую ночь. Это вернет Торстерну его личную армию, укомплектованную на сей раз только такими, как он сам, пешками, потешит его самолюбие и утолит его ненависть к мутантам. Это чертовски интересная затея, да к тому же сулящая массу выгод для него лично. Рано или поздно он к ней придет. У него есть ум и отвага, и он слишком упрям.
— Затея-то интересная, только непростая. С одной стороны, мутантов на свете — кот наплакал, с другой — их достаточно много. Истребить их всех трудно.
— И дело не только в количестве, — кивнул Рейвен, опершись о край стола. — Я вижу два серьезных препятствия.
— Какие?
— Во-первых, они могут истребить только тех, про которых известно, что они мутанты. А сколько неизвестных? Сколько не классифицировано и намерено таковыми оставаться?
— Тогда это вообще невозможно. Лучше даже не начинать. Торстерн не дурак, ты сам говорил. Он должен сообразить.
— Хотелось бы верить, — с некоторым сомнением согласился Рейвен. — Препятствие номер два — естественное для трехпланетной цивилизации. Предположим, Торстерн попытается убедить своих организовать одновременные погромы, чтобы избавить человечество от слишком больших умников. Каждая планета сразу заподозрит неладное. Если она перебьет своих мутантов, а другие — нет…
— Обоюдное недоверие. — Чарльз понимающе подмигнул. — Ни одна планета не пойдет на риск оказаться в безнадежном положении перед остальными. — Он подумал и продолжил: — Очень рискованно. Что, если две планеты перебьют своих талантов, а третья — нет? Да она тут же получит громадное преимущество над ними! Этот мир не преминет им воспользоваться и станет самым настоящим хозяином над двумя другими.
— Именно. Такую перспективу видят все три планеты. Земляне не олухи, марсиане и венериане — тоже. С какой бы стороны Торстерн ни подступился к этому делу, он все равно получит по рукам. Это будет удар. Думаю, мы о нем больше не услышим.
— Надеюсь. Но, Дэвид, его список на уничтожение возглавляем мы, не забудь об этом. — В желудке Чарльза забурчало. — Если он сможет это сделать.
— Я возвращаюсь на Землю. Спасибо за гостеприимство. — Просунув голову в дверь на кухню, Рейвен сказал Мейвис: — До свидания, прелесть!
— Скатертью дорога, зануда! — Она нахмурилась, но это его не обмануло. Весело состроив в ответ зверскую гримасу, он вышел на улицу и беззаботно помахал Чарльзу.
— Приятно было поработать вместе. В морге увидимся.
— Всенепременно, — поддакнул Чарльз, словно предвкушая удовольствие. Он следил, пока Рейвен не скрылся в тумане, затем закрыл дверь и снова устроился в кресле. И почти сразу услышал четкую мысль Мейвис:
— Вы еще об этом пожалеете.
— Знаю, лапочка, — ответил он, тоже мысленно.
На бетонном поле космопорта покоились немногочисленные корабли. Антигравы, большие и маленькие вертолеты, несколько древних автожиров — гиросов, принадлежавших небритым золотоискателям, два щеголеватых катера Всемирного Совета, дирижабль с двигателем, которым пользовалась бригада вирусологов, поцарапанный и помятый марсианский грузовоз, носящий имя «Фодеймос», пара пассажирских кораблей, один из которых ожидал почту, а другой — ремонта, и наконец, ржавая посудина, наполовину гирос, наполовину ракета, брошенная каким-то сумасшедшим изобретателем.
Натриевые лампы роняли холодный жутковатый свет на этот механический зверинец. Вокруг еще висел ночной туман, но он уже стал гораздо прозрачнее, а огромное, невидимое пока солнце готовилось встать над горизонтом. Меньше чем через час туман рассеется совсем и станет светло.
Космопорт усиленно, хотя и неэффективно, охранялся небольшими группами людей, слонявшимися около резервуаров с горючим и ремонтных мастерских. Некоторые бродили в одиночку по самой кромке поля или между молчаливыми кораблями. Никто из них не был мысленно начеку.
Утомленные долгой ночью без происшествий, которая через полчаса сменится днем, они только и думали, как бы поскорее промелькнули эти тридцать минут, после чего можно будет расслабиться, позавтракать и завалиться спать.
Рейвен чувствовал состояние этих людей и собирался на нем сыграть. Выбор времени многое значит в любом начинании, и от положения стрелок часов зависит либо успех, либо полный крах.