Юный рыцарь угрюмо наблюдал, как солдаты снимают с его коня налобник и седло с попоной. Растеряв воинственный пыл, снял-таки шлем и расстегивал пропотевший подшлемник.
Обойдя противника по широкой дуге, я вышел на дорогу с противоположной стороны и бросил первый камень, решив начать с коневода. Глухой стук, и солдат свалился под копыта коней… Юнец обернулся и с недоумением захлопал глазами — до него не сразу дошло, почему какой-то мужлан собирается напасть на рыцаря и стоит ли пачкать благородное оружие.
Думал он недолго и даже попытался разрубить меня от плеча до паха, но, получив удар в лицо, сник и лег рядом с первым пострадавшим. Оставшиеся солдаты, увидев неладное, бросили свою работу и кинулись ко мне, на ходу вытаскивая оружие.
Я позаимствовал меч у «павшего» и принял бой. Ландскнехты дрались хорошо, но они были кавалеристами и потому норовили нанести удар сверху, как привыкли, на мгновение открывая беззащитный просвет между кирасой и горлом, будто приглашая нанести укол…
Первый — он так и умер с перерезанным горлом. Второй (тот, что узнал меня!) оказался умнее и догадался бросить меч.
— Рассказывай! — предложил я, выписав чужим клинком «восьмерку» перед его глазами.
— А чего рассказывать-то? — хмыкнул солдат, садясь на корточки. — Спрашивай…
— Да с самого начала и рассказывай, — подсказал я. — Как зовут, откуда меня знаешь. Как в войско герцога Фалькенштайна попал.
— Я — Жвачка, — представился он. Подумав немного, уточнил: — Кличка у меня такая. А зовут Пауль. Тебя знаю, потому что видел, когда ты полком командовал. Сюда по найму попал. Услышал, что герцог народ собирает против вольного города, и пришел. Дело-то прибыльное.
— Сколько войск у герцога?
Пауль Жвачка задумался и мелко зашевелил губами, прикидывая:
— Своя дружина человек двести. Может, триста… Бароны-вассалы с двадцать копий. Мы, человек пятьсот, а то и с тысячу, не считал… А еще слышал, когда герцог узнал, что ты гарнизоном командуешь, он по городам пеших латников решил собрать.
— Катапульты у герцога есть?
— Вроде бы. Сам не видел, но должны быть, — неопределенно отозвался солдат, слегка пожевывая нижнюю губу, словно жвачку. Понятно, откуда взялась кличка…
— Башня осадная есть?
— Есть, — охотно подтвердил Жвачка. — Ее сейчас шкурами сырыми обивают.
— Мать твою! — выругался я вполголоса.
То, что я узнал о башне, — это важнее численности войск. В конце концов, задача любой крепости — выстоять, а не разгромить противника. А с башней…
— Что со мной-то делать будешь? — поинтересовался Пауль. — В плен возьмешь? Только… — вздохнул парень. — Я тебе честно скажу — выкупа за меня не дадут.
— Знаю! — усмехнулся я. — Кто же за «пса войны» выкуп положит? А если и положит, так ты до старости служить будешь за хлеб и воду. За Ульбург воевать пойдешь?
— Не могу, — с сожалением зажевал губами солдат. — Договор у меня с герцогом еще не истек.
— Жаль, — сказал я совершенно искренне. — А не то я бы тебе должностенку подыскал.
Такого парня я с удовольствием взял бы к себе лейтенантом. Но договор — вещь святая! Наемник, что переметнется не дослужив срока, долго не живет…
— Стало быть, в плен ты меня брать не будешь? — констатировал Пауль. — Ладно, что уж теперь… — вздохнул он. — Руку отрубишь? Если руку, то, может, не правую, а левую? — попросил он дрогнувшим голосом.
— Да нет уж, правую давай, как положено, — покачал я головой и приготовился к замаху.
Пауль, закатав рукава, осенил себя крестным знамением и, закрывая глаза, вытянул руку. В следующий миг он, взвыв от боли, упал на колени.
— Ну чего верещишь, как резаный? Цела твоя рука… Ну-ну, не ори, — успокоил я парня, вырубая две короткие прямые ветки.
Подумал и вместо веток задействовал ножны и меч Жвачки. Для меня меч ценности не представлял, а парень будет доволен. Когда соединял сломанные кости, Пауль покрылся крупным потом, но смолчал, превозмогая боль…
— Ну, вот и все! — полюбовался я на творение своих рук.
Ни один из нас не погрешил против правил: Пауль не нарушил договор, а я, отпуская врага живым и почти невредимым, лишал герцога хорошего солдата не меньше чем на месяц! А на войне иной раз врага важнее ранить, нежели убить.
Между тем очнулся мальчишка. Он сидел, обхватив голову руками, и громко рыдал, размазывая по лицу кровь и слезы. Вот рыцарь-то мне пригодится! Связав парню руки, я решил покопаться в карманах у солдат — я не благородный, считающий ниже своего достоинства рыться в карманах убитых. Да и благородные, помнится, этим не гнушались.
Убитым оказался только один. Тот, что получил камнем по каске, дышал. Я помог собрату-наемнику уложить живого поперек седла, а Жвачка, хотя и был с одной рукой, но взобрался в седло сам.
— С этим-то что будешь делать? — спросил он, кивая на рыцаря.
— Посмотрим… — уклончиво сказал я. — Может, отпущу, а может — в плен возьму. Ты что рассказывать будешь?
— Ну про тебя-то уж точно ни гугу, — усмехнулся Пауль сквозь силу. — Скажу — напали из кустов, Петера сразу убили, мальчишка навстречу рванул — не знаю куда делся. Ну а мы — вот они. Один — без сознания, второй — с рукой сломанной. Конь рыцарский — вон лежит. А кто да что — пусть гадают…
Проводив наемников, я занялся пленным — загрузил его доспехами, снятыми с коня, и оружием ландскнехтов. Ну а свои собственные (теперь мои!) латы юнец понесет на себе сам. Жаль, денег оказалось маловато. «Надо было узнать, что за мальчишка и сколько за него просить!» — подумал я с запозданием.
— Пошли, — приказал юнцу, указывая на кустарник.
— Не пойду! — гордо заявил мальчишка, пытаясь сохранять достоинство под ношей железа. — Я — опоясанный рыцарь! Меня может взять в плен только тот, кто равен мне по знатности! Ты можешь меня убить, но сдаваться тебе в плен я не буду!
— А мне по хрен, кто ты есть! — сообщил я, отвешивая парню подзатыльник: — Я тебе сдаваться не предлагал… Я тебя, барашка, уже и так взял. И если ты будешь кочевряжиться, то я буду пинать твою благородную задницу своими грязными сапогами. Понял? Если да, то — вперед!
Парень грозно сверкнул на меня одним глазом (второй уже успел оплыть) и помотал головой:
— Не дождешься, сволочь!
— Ладненько, — улыбнулся я юному рыцарю, развернул его спиной к себе и пихнул упрямца ногой под задницу так, что парень был вынужден пробежать несколько шагов, чтобы не упасть: — Видишь, уже идешь! Сейчас еще разок поддам…
Рыцарь не стал дожидаться нового унижения и бодро, насколько позволяла ноша, затрусил вперед. Далеко с таким грузом он не уйдет, но до оврага — как-нибудь доковыляет.
Мы пробивались сквозь заросли часа два. Парень, сгибавшийся под тяжестью железа, стал уставать. Замедлил ход, зашатался и упал: