— А разве постояльцев это касается? — удивился я. — Было бы справедливо увеличить плату за стол, но порции оставлять прежними.
— Ну какой же вы — постоялец? — лукаво улыбнулась Эльза. — Мы с Гертрудой уже смотрим на вас как на нового зятя…
— Не рановато? — усмехнулся я.
— Самое время, — совершенно серьезно сказала моя будущая свояченица. — Вы живете с Утой как муж и жена. Бедная девочка устала ходить на исповедь и просить отпущение грехов. Жить в блуде — величайший грех, — осенила Эльза себя крестным знамением…
— Все мы — великие грешники, — философски изрек я, доедая капусту и принимаясь за квас.
Эльза посмотрела на меня с легкой лукавинкой и улыбнулась. Очень кокетливо… Я заметил, что у нее, как и у младшей сестренки, есть милые ямочки на щеках… Посмотришь и не скажешь, что милой фрейлейн уже… сколько-то там лет.
— Знаете, господин Артакс, — хмыкнула фрейлейн. — Ута боится, что мы с Гертрудой можем вас соблазнить. Тем более что Гертруде это однажды удалось.
— А вы — не соблазняйте, — усмехнулся я, хотя и считал, что соблазнителем был я сам. Впрочем, женщине лучше знать…
— Соблазняют того, кто хочет быть соблазненным, — туманно ответила фрейлейн. — Но Уте будет спокойней, если вы станете законными супругами. До тех пор она будет ревновать вас и ко мне, и к Гертруде.
— Да я вроде бы повода не давал…
— А Гертруда?
— Что Гертруда? Это случилось еще до того, как мы… — промямлил я, — то есть случай с Гертрудой у меня случился до того, как у нас все случилось с Утой…
Пытаясь объяснить, я окончательно запутался. Хорошо, не брякнул — случка случилась! А почему я вообще должен чего-то объяснять?! Невольно я начал злиться.
— Фрейлейн Эльза, к чему вы ведете разговор?
— Как к чему? — стыдливо потупилась Эльза. — Да к тому, что Гертруда мне хвасталась о своей победе.
— И что?
— А то, господин Артакс, что я уже битый час объясняю, что Ута и Гертруда ушли на рынок за капустой…
Я поцеловал ее в одну ямочку на щечке, во вторую и, не успев даже добраться до губ, понял, что уже лежу между ее ног.
Эльза была опытней, чем сестры. А ведь младшая успела побывать замужем… Словом, мы остались довольны друг другом.
— Ну вот, теперь Гертруда перестанет задирать нос! удовлетворенно сказала Эльза, поправляя платье.
— А вы собираетесь похвастать сестре? — поразился я.
— Зачем? Сама обо всем догадается! Она же не рассказывала мне о том, что у вас с ней что-то было. Но женщину в таких вещах не провести. Теперь мы с Гертрудой квиты.
— И часто вы квитаетесь? — поинтересовался я, не ожидая ответа.
— Ну… — задумалась фрейлейн. — По молодости, по глупости. Кроме девственности, нам терять было нечего, да и ее не жалко — бесприданницы. Теперь, правда, остепенились.
— А Ута не обидится?
— Я не собираюсь ей докладывать! Будь вы женаты — другое дело! Я не легла бы в постель с человеком, имеющим законную жену, — твердо сказала Эльза. — Тем более, если она моя сестра… Я даже в молодости не грешила с женатыми мужчинами.
О том, что она спала с законным мужем сестры, фрейлейн умолчала — должны же у женщины быть секреты.
— Не боитесь отдать сестренку за наемника?
— Любое ремесло почтенно, если оно ремесло, — хмыкнула Эльза, пожимая плечами. — Наемник продает то, что лучше всего умеет делать. Чем он хуже ювелира или ткача? В Ульбурге живет немало почтенных фрау, чьи мужья ходят на войну. И что же? Их жены и дети имеют крышу над головой и кусок хлеба. Ута говорила, что вы не хотите стать совладельцем гостиницы. Стало быть, будете продолжать зарабатывать на хлеб мечом. Зато у вас будут дом и жена, которая вас будет ждать. И, если угодно Господу — дети, что встретят отца у порога.
Мне вдруг стало так смешно. Вспомнил, что большинство наемников, в отличие от «псов войны», не бродят по дорогам, выискивая пропитание, а имеют собственный дом, воспитывают детей, по воскресным дням ходят на мессу и числятся добропорядочными горожанами. Почему-то раньше я об этом не задумывался.
— Что-то случилось? — насторожилась Эльза.
— Да нет… Представил, как наемник вернулся домой, а жена принимает у него доспехи, грязный плащ, целует в небритую щеку и спрашивает: «Надеюсь, дорогой, на этот раз ты не подцепил дурную болезнь?» Довольный супруг отвечает: «Что ты! Мы насиловали только девушек и честных женщин!» Ребенок кричит: «Папочка, что ты мне принес? Зачем мне окровавленные игрушки? Я же просил привезти мне мальчика для битья!» Потом семья начинает рассматривать добычу — окровавленные платья, сережки, выдранные с мясом из женских ушей, колечки на отрубленных пальцах…
— Фу, господин Артакс, какую гадость вы сказали! — передернулась Эльза, но, подумав, изрекла: — Кровь можно отстирать щелоком. А украшения нужно почистить до того, как вы принесете их домой.
— Ну и ну… — только и сказал я.
— А что такое? — хмыкнула Эльза. — Я лишь сказала то, о чем подумала. Или — надо было изобразить отвращение? Знаете, господин Артакс, — это то же самое, если, приходя в гости, вам захотелось сходить по нужде, а вы, вместо того чтобы сразу просить у хозяев горшок, начинаете мямлить, что неплохо бы выйти в чулан и привести себя в порядок. И хотя все понимают, чего вы хотите, но делают вид, что верят… Приличия соблюдены, но содержимое горшка от этого не изменилось. Так?
Пожалуй, «здравый» смысл Эльзы смутил даже меня! А меня смутить трудно.
— Я в восхищении! Вот только даже в лагере наемников никто не будет говорить о дерьме, если сидит за общим столом.
— Поэтому наемник не будет говорить жене о женщинах, которых он брал силой, о людях, которых он убил…
— Не будет, — поддакнул я. — Равно как он не будет говорить о своем жеребце.
— А при чем здесь жеребец? — удивилась фрейлейн.
— Ни при чем… — согласился я. — Лучше говорить о кошках.
— О чем? — переспросила Эльза. Кажется, удивилась.
— О кошках, — улыбнулся я. — О них всегда есть о чем поговорить. Жаль, в вашем доме нет кошки…
— Зато у нас есть кот, — расцвела женщина в улыбке. — Толстый, нахальный и рыжий! Приходит раз в месяц на два-три дня — отъестся, отоспится и — нет его… Последний раз заходил, когда вы были на стенах.
— Ну, делом занят! — похвалил я кота. — Значит, всех окрестных кошек успел «огулять».
— Если бы окрестных… — фальшиво вздохнула Эльза, гордясь своим питомцем. — Китц обрюхатил половину городских кошек. Только и слышишь — вот, мол, опять рыжие котята пошли… Соседи уже всерьез заговаривают о том, что надо бы заставить Уту выплачивать алименты. Но Ута потребовала, чтобы они вначале доказали, что все рыжие котята — дети Китца.