Шерд кивнул сержанту, и тот выполнил приказ. Человек в белом халате достал из саквояжа шприц, заполненный прозрачной жидкостью, и сделал мне укол.
— Чудненько! Через две минуты он будет спать. Сон — лучшее лекарство. Но прошу вас, капитан, развяжите его. В таком виде мы не можем его транспортировать. Не беспокойтесь, он уже безвреден. Сейчас он и мухи обидеть не сможет.
Шерд сомневался, но тем не менее помог сержанту снять с меня путы. Доктор был прав. Я будто бы отделился от своего тела: мозг, мысли существовали отдельно, а туловище отсутствовало. Я его не чувствовал и не мог им управлять.
Санитары внесли в камеру носилки, установили их на полу и переложили меня, словно мешок с песком.
— Ну вот и чудненько, капитан. Заключение комиссии мистер Юджин перешлет нам в ближайшие дни, а вы позаботьтесь, чтобы у вас не осталось никаких протоколов. Всего наилучшего! Пошли, мальчики!
Меня подняли и понесли. Узкая лестница из подвала, где опытные санитары выкручивали носилки, как опытные водители, не задевая о стены и не роняя их. Затем темный двор и металлический фургон без окон и опознавательных знаков.
Дверцы захлопнулись, и я оказался в кромешной тьме. Машина дернулась с места. Я слышал лишь шум двигателя, ровный и монотонный.
Сколько же я пробыл в гостях у капитана Шерда? Взяли меня в десятом часу, утром, а сейчас на дворе ночь или вечер… И о чем я только думаю?! Утро, ночь! Какое это имеет значение? И имеет ли значение вообще все, что происходит вокруг? Сейчас бы в море искупаться и погреться на солнышке… В глазах стало светлеть. Я увидел солнце. Оно разрасталось и увеличивалось, мне стало жарко, солнце палило нещадно, оно сжигало меня, но в какую-то секунду треснуло, рассыпалось в мелкие кусочки, как зеркало, за которым оказался коридор. Серый, темный, мокрый, покрытый плесенью. Чья-то рука указывала мне на него. Приглашала! Я встал и пошел. Я знал, что мне предстоит пройти этот мрачный коридор, но я не знал зачем. И я не был уверен, что у него будет конец!
1
Не так страшен черт, как его малюют. Когда я открыл глаза и осмотрелся, то понял, куда меня закинуло. Просторная и чистая, пустая больничная палата. Здесь стояло шесть коек. Решетки на окнах меня не смутили — это не преграда. Первым делом я ощупал свои кости. Все цело, но голова забинтована. В области затылка и над правым ухом ощущалась боль, но если не дотрагиваться до этих мест, то они не очень-то беспокоят.
Я сбросил ноги на пол. На коврике возле кровати стояли тапочки. На мне белая пижама, чистая, мягкая, с карманами. Правда, на нагрудном кармане пришита красная полоска с номером Б-13-478. Я не стал забивать себе голову этим ребусом, а тут же начал обдумывать план побега. Первое, с чего следует начать, с оценки обстановки, тщательной разведки, изучения плана, проложения маршрута, уточнения расписаний и распорядков. В один присест такой объем работы не выполнишь. Нужно время. В таких делах у меня имелся опыт, однажды я уже совершил побег из плена. Не думаю, что из больницы унести ноги сложнее, чем из корейского лагеря, где тебя на каждом шагу подстерегают ловушки. Азиаты умели ставить капканы и умели обезвреживать пленных. Но я знал и другое правило. Если побег не удастся и ты попадешься, то режим содержания ужесточается и задача усложняется вдвое. Это касается не только плена или тюрьмы, но и любого места, где человека содержат против его воли. Промаха допустить нельзя!
Я встал и подошел к окну. Судя по высоте, я находился на четвертом этаже. Перед моими глазами возник знакомый ландшафт. Оптимизма во мне поубавилось, когда я понял, что помещен в Центр Ричардсона.
Напротив моего окна находился административный корпус. Три дня назад я стоял у окна кабинета Хоукса и разглядывал здание, в котором нахожусь. Тогда меня раздирало любопытство, что же происходит там? В доме с решетками на окнах? Теперь я мог бы это выяснить, но в данную минуту меня интересовал другой вопрос. Знает ли Хоукс, что нанятый им детектив стал его пациентом?
Я стоял в некоторой растерянности и смотрел на «Вторую Китайскую стену», ров, наполненный водой, колючую проволоку, охранников, и радужные мечты о побеге стали рассеиваться, как круги на воде.
Мне почему-то вспомнился роман французского мечтателя Дюма о затворнике замка Иф и о его дерзком побеге, но романтика прошлых столетий могла вызвать восхищение, когда читатель поглощал страницу за страницей, лежа на тахте в своей уютной квартире, с наивной верой в события, которые нафантазировал гениальный сочинитель.
Первое, что мне следует сделать, — это встретиться с Хоуксом. Когда я буду знать его отношение к моему пребыванию здесь, то смогу принять окончательное решение по всем вопросам.
Я отошел от окна и направился к двери. Меня не удивило, что дверь палаты была стальной и закрывалась автоматически от электропривода. В центре находился «глазок» с железной створкой. Справа от двери на стене висела коробка с набором кнопок: «Вызов санитара», «Открыть», «Закрыть», «Микрофон» и еще несколько клавиш с цифровыми обозначениями.
Я нажал кнопку «Открыть», и двери разъехались в стороны. Переступив через порог, я очутился в шумном коридоре. Здесь стоял гул, как в часы «пик» в центре города. Огромный узкий коридор был заполнен людьми в таких же, как у меня, белых пижамах. В глаза бросались красные круги. У каждого на спине был пришит красный круг диаметром с граммофонную пластинку. В центре круга, как и на полоске, прилепленной к нагрудному карману, стоял номер. Первые обозначения у всех были одни и те же: «Б-13», трехзначная цифра, следовавшая за этим кодом, у каждого своя. Не имело смысла снимать куртку, чтобы убедиться, что на моей спине имеется такой же блин.
Коридор не имел окон, он освещался встроенными в потолок лампами, загороженными решеткой. Свет практически не рассеивался, лампы роняли на пол круглые пучки лучей. Интервал ламп был велик, и масса людей, передвигающаяся по коридору, как пешеходы по тротуару, то попадала под яркий свет, то уходила в тень, чтобы снова попасть под светильник. Лица были искажены от одностороннего освещения. Огромные тени от носов, надбровных дуг, подбородков делали эти лица похожими на черепа с проваленными глазницами. Белые мрачные физиономии ничего не выражали, каждый жил своей жизнью и общался только сам с собой. Кто-то бурчал себе под нос, кто-то напевал песни или насвистывал, кто-то выкрикивал какие-то лозунги, а кто-то молчал. Я отошел от двери и прижался к стене. Ширина коридора позволяла циркулировать потоку в четыре ряда, по два в каждую сторону. Мимо меня проходили чудовищные уродцы из дурного сна. Спившийся бродяга не мог бы себе представить ничего хуже этого кошмара. Сгорбленная стая крыс передвигалась с одной скоростью, и эта размеренность могла довести до безумия.
Передо мной возникла фигypa в белой маске. С первой секунды я не мог понять, что с его лицом. Оно походило на маску клоуна из цирка. Высокая тощая тень на секунду остановилась и взглянула на меня. Из впадин сверкнули красные белки. В руках он держал огрызок от швабры, к которому был приклеен клок оберточной бумаги. Синим карандашом тщательно вырисованные буквы складывались в лозунг, который гласил: «Черномазые, вон из Мемфиса!»