— И какова же она, эта истина?
— Этот человек, представляющий здесь Федерацию, — Альтер кивнул в сторону Танаева, — сможет свидетельствовать в мою пользу. Он освободил меня до совершения черной мессы. И только Архидьякону нашего монастыря дано право решать, являюсь ли я по-прежнему членом Валамской общины. Он и будет это решать, после того как я предстану пред его очами.
— Довольно смелое утверждение! Пока что вы далеко от своего монастыря. И именно мне приходится решать, что с вами делать дальше и какую опасность вы представляете для общества.
Давайте предположим, что черная месса все же была совершена, а затем вас направили сюда с какой-то тайной миссией.
А если я неправ, то почему вы не пошли прямо в монастырь, после своего чудесного освобождения, зачем свернули к Петроводску?
— Вам наверняка доложили о том, что с нами была больная женщина, наши силы были на исходе, у нас не осталось продовольствия и огня. Мы не могли двигаться дальше, не отдохнув в вашем городе, хотя бы несколько дней, и не найдя временного пристанища для нашей больной спутницы. Я изложил все эти обстоятельства в официальном объяснении, написанном в вашей ратуше, и не скрывался от ваших властей!
— Да, я читал ваше объяснение. Но тогда, когда вы писали эту бумагу, с вами был всего один человек, если не считать упомянутой вами женщины. Откуда же взялся второй? Или он тоже чудесным образом сумел выбраться из царства модоров, специально для того, чтобы свидетельствовать о вашем спасении?
Альтер молчал, склонив голову в глубоком раздумье. Он не знал, как опровергнуть обрушившиеся на него обвинения.
Когда невиновного человека, имея в руках веские аргументы, начинают обвинять в преступлении, которого он не совершал, он теряется, и вместо того чтобы противопоставить предъявленным обвинениям собственные аргументы, начинает возмущенно кричать о своей невиновности.
Но чиновники всегда равнодушны к чужим эмоциям, и подобное поведение обвиняемого лишь усугубляет его положение. Поэтому Альтер молчал, прекрасно понимая, что никакого иного суда для них не предвидится и именно в эти минуты решается вся их дальнейшая судьба.
Танаев понял, что ему пора брать инициативу в свои руки, и шагнул к столу администратора.
— Стоять на месте! — довольно грубо рявкнул мэр, что, впрочем, не произвело на Танаева ни малейшего впечатления. Приблизившись к Платонову на расстояние вытянутой руки, Глеб, не прилагая видимого усилия, разорвал стальную цепь, сковывавшую его наручники, словно она была сделана из бумаги, пододвинул стул и, усевшись напротив потерявшего дар речи мэра, спросил:
— А вы знаете, Сергей Петрович, что жить вам осталось всего десять дней? — Поскольку остолбеневший администратор все еще не пришел в себя и ничего не ответил, Глеб продолжил, делая вид, что разглядывает папку, лежавшую перед ним на столе, но на самом деле краем глаза продолжая внимательно следить за каждым движением Платонова: — Через десять дней федеральный флот начнет ковровые бомбардировки всего северного района планеты, от 48-й параллели до полюса. Федералы, видите ли, полагают, что здесь не сохранилось ни одного нормального человеческого поселения.
На всякий случай они послали меня, чтобы получить подтверждение этому. Если вы воспрепятствуете моей миссии, если я не отправлю, в установленный срок, нужный им сигнал — то бомбардировки начнутся через десять дней, и от вашего города не останется даже пятна на карте.
Вы знаете, что могут сделать с подземными укреплениями нитридные бомбы, со специальными, замедленными взрывателями?
Рука Платонова медленно, сантиметр за сантиметром, начала осторожное движение к приоткрытому ящику стола, и когда она достигла места своего назначения, Танаев резко ударил по крышке стола ребром ладони. От этого удара столешница треснула, а папка с документами выбросила свое содержимое на пол.
— Не нужно, Сергей Петрович, — ласково произнес Танаев, — второй удар сломает вам руку, и придется долго лечиться. Не думаю, чтобы у вас здесь был хороший медицинский стационар, кости могут срастись неправильно, и вы на всю жизнь останетесь калекой.
— Чего вы хотите? — прохрипел бледный как полотно Платонов, на лбу которого выступили крупные капли пота.
— Ничего особенного. Вы сейчас отзовете охрану и проводите нас до ангара, в котором стоят ваши ледовые глайдеры. Затем мы тихо и мирно отправимся в Валамский монастырь, и все проблемы, связанные с нашим пребыванием на территории вашего города, уедут вместе с нами. Ну так как, принимаете вы мое предложение?
Ярость в Платонове все еще боролась со страхом, никто, за всю его жизнь, не смел с ним разговаривать в таком тоне, не смел угрожать ему... Но благоразумие, в конце концов, победило. Они всегда руководили его решениями — благоразумие и осторожность, — только благодаря им он и добрался до высшей административной должности Петроводска.
— У меня ведь нет выбора, не так ли?
— Вы правильно понимаете ситуацию. И учтите, что если по пути к ангару вы попытаетесь вызвать охрану, она вам не поможет.
Как вы смогли убедиться, оружие в рукопашном бою мне не нужно, хотя, с вашего разрешения, мы все же захватим с собой карабины, которые у нас отобрали. Кто знает, что придет вам в голову, после того как мы покинем город.
Я очень надеюсь, что вы будете вести себя разумно, иначе пострадают ни в чем не повинные люди.
А теперь вставайте и перестаньте таращиться на свой пистолет, лежащий в правом ящике стола. Я ударю быстрее, чем вы сможете нащупать курок.
— И можете не сомневаться, он говорит правду, мне пришлось в этом убедиться! — неожиданно поддержал его молчавший до этой минуты Годвин.
Катамаран выскочил на открытое ледовое пространство и развернул свои паруса. Ветер дул сильно и ровно. Развалины Петроводска постепенно скрывались из глаз.
Обстоятельства сложились так, что Лану пришлось оставить в Петроводске. Танаев не смог даже проститься с ней. Что-то в этом было неправильное, что-то такое, что оставляло в глубине его души ощущение потери. И даже не от того, что он расстался с Ланой, — теперь уже, по-видимому, навсегда. Он словно утратил в Петроводске частицу самого себя. Нельзя оставлять на дороге беспомощных и больных друзей, но именно это он сейчас и делал. Сначала Зухрин, теперь вот Лана... Подобные поступки, как считал Альтер, уменьшали внутреннюю силу воина. Возможно, именно из-за них он не сможет больше управлять Мечом Прометея.
Резкий порыв бокового ветра приподнял левую лыжу катамарана, и какое-то время суденышко мчалось, накренившись на один бок. Но судно им досталось устойчивое, самое большое из всех, которыми располагал Петроводск, и, по-видимому, самое быстроходное. Во всяком случае, Глеб старался выбрать именно такое, справедливо полагая, что погони им все равно не избежать. Такие люди, как Платонов, никогда не прощают собственного унижения. Мэр обязательно постарается взять реванш, какой бы кровью ни грозила схватка. Люди для него лишь расчетные величины, лишь ступеньки к собственному пьедесталу.