— Я не понимаю, как ты снова могла попасть на Землю, как ты оказалась здесь.
— Долгий и страшный сон кончился. Я проснулась в своей горнице. Внизу на столе стояла полупустая миска с грибами и моя записка. Теперь мне оставалось только ждать.
— Вернуться можно лишь раз. Один раз…
— Вот я и вернулась, в этот единственный раз.
Он сильно в этом сомневался, потому что был уверен — единственная женщина в пустых Белугах оказалась здесь не случайно, как не случайно и исчезла, оставив ему записку, с буквой «к» вместо подписи.
— Ты не рассказала, что случилось потом. Ты вошла в хижину?
— Да. От дуба веяло холодом. Я почувствовала, что в нем скрывается зло. Я всегда его чувствую. Я обошла дуб и увидела в стене большое светлое отверстие. Проход еще не закрылся, и я поняла, что вы прошли здесь, следы еще не остыли… Тогда я шагнула вслед за вами… И проснулась.
— Как долго меня не было? Сколько дней ты ждала?
— Я едва успела подняться наверх, в свою комнату… В свою бывшую комнату, — поправилась она. — И услышала грохот внизу, словно ударила молния…
— Прошло много дней, прежде чем я добрался до последнего перехода, ведущего на настоящую Землю…
— Время в параллельных мирах течет по-иному.
— Значит, ты ничего не знаешь о том, что произошло здесь, за то время, пока меня не было?
— Разве это важно, Юра? — спросила она, преодолевая последний разделявший их шаг. И хотя он попятился от нее, постарался даже отстраниться, он уже понимал, что все это бесполезно. Необъяснимое очарование этой женщины лишь усиливалось оттого, что теперь в ней словно уживались два разных человека.
В конце концов, все, кроме аромата ее волос и вкуса губ, потеряло для него значение.
Лишь через какое-то время, когда к Лосеву вернулась способность трезво мыслить, вопрос о том, что здесь произошло за время его отсутствия, вновь потребовал его внимания.
Лосев прошелся изучающим отстраненным взглядом по смятой постели, по платью Ксении, второпях брошенному на спинку стула, по ее обнаженным плечам…
«Что я здесь делаю, с этой женщиной, которая не выходила за меня замуж?» Ведь физически в том, другом мире ее не было. Только сознание каким-то образом объединилось с ее двойником. Единственное, чего он так и не смог понять, какое значение имеет для него этот факт и имеет ли он вообще хоть какое-то значение.
Если события выходят за пределы понимания, они теряют свою остроту. Сознание игнорирует их. Он знал, что ему еще придется в этом разбираться, но сейчас более насущные проблемы заслонили от него Ксению.
Документ, из-за которого он рисковал жизнью и который может остановить… «Если еще не поздно, — тут же поправил он себя, — если еще не поздно…»
И вопрос времени стал теперь самым главным. Стараясь не встречаться глазами с Ксенией и чувствуя странную неловкость, он завернулся в простыню, встал и прошел в сени.
Ковш ледяной воды из бочки окончательно вернул ему ощущение реальности. Мычала скотина во дворе. Стрекотали кузнечики… Все-таки он дома — и это самое главное. Теперь следовало выяснить, что произошло с глайдером, доставившим его в Белуги.
Там, в других Белугах, глайдер оказался разобранным, но здесь все могло быть иначе.
Торопливо одевшись и чувствуя благодарность к Ксении за то, что она не задала ни одного вопроса, он вышел на улицу.
Глайдер, как ни в чем не бывало, стоял перед избой Ксении. Даже колпак кабины оказался в том же положении, в каком он его оставил, — задвинутым и защелкнутым на внутренний замок. Ключа у него не было, и он произнес пароль, не слишком надеясь на то, что звуковые рецепторы машины все еще действуют, но дверь, хотя и со скрипом, открылась.
Оказавшись внутри машины, он включил аварийное освещение. Над селом висели низкие плотные тучи, и трудно было определить, утро сейчас или вечер. Лампочка под потолком кабины загорелась тускло, вполнакала, и стрелки всех приборов не дошли до половины шкалы.
«Сели аккумуляторы, и горючего маловато…» — мельком подумал Лосев. Но это было неважно, с этим он надеялся справиться. Главное — рация. Однако ни проверить ее, ни запустить двигатель, а вместе с ним и генератор зарядки, он не мог из-за отсутствия достаточного напряжения в бортовой сети машины. Получался заколдованный круг.
Выругавшись с досады, он вернулся в избу. Ксения, пока его не было, прибрала постель и начала собирать вещи. Он не стал уточнять, для чего она это делает. Для нее само собой разумелось, что они вместе покинут село. А он? Готов ли он к этому? Сейчас, целиком поглощенный проблемой энергии, он отложил решение этого вопроса.
— Есть тут у вас электричество? — Только теперь он обратил внимание на не горевшую лампочку под нелепым розовым абажуром из клеенки.
— Проводка есть. Но ток подавали, только когда староста запускал генератор.
— Значит, он у него есть. Тогда давай вместе навестим его логово. Ты поможешь мне быстрее там разобраться.
Она не возражала.
Изба Трофима ничем не отличалась от той, в которой он побывал в Белугах-два. Тот же большой, пустой, без скотины, двор. Застегнутый ошейник возле собачьей будки, окруженная роем зеленых мух пустая миска…
Вполне исправный генератор они обнаружили в сарае, и даже канистры с топливом стояли под нижней полкой. Трофим был запасливым мужиком.
Запустив движок, Лосев вернулся к глайдеру, протянул от него воздушку к дому Ксении и поставил аккумуляторы на зарядку. Прежде чем он сможет завести собственный движок, ждать придется часа четыре. Но к рации это не относилось, ей вполне хватало той мощности, которую давал движок Трофима.
Чувствуя, как от волнения пересохло в горле, он наконец вышел на частоту специальной связи своего управления. Этот канал, оборудованный мощнейшими приемопередаточными устройствами, обязан был бодрствовать круглые сутки. Но в наушниках ничего не было слышно, кроме свиста помех. «Слишком далеко, неудачно расположена антенна, она закрыта сопками, и слишком мала мощность моего передатчика», — успокаивал он себя, хотя знал, что это не так.
Следующим был канал постоянного молчания, по которому передавали сигнал бедствия все, кто в этом нуждался. Он передал сигнал и не получил отклика. Затем он, уже не пытаясь выходить в эфир, прошелся по всем частотам, мечтая лишь об одном: услышать голос, все равно чей, лишь бы живой человеческий голос. Но эфир молчал. Молчали любительские передатчики, молчали правительственные радиостанции, молчали секретные каналы связи с кораблями космического флота.
«Неужели Земля мертва? Неужели я опоздал?» Он знал, что не имеет права так думать. Потому что эта мысль полностью лишала его мужества, и всякое сопротивление теряло смысл.
Что-то здесь было не так. Не нужно сразу думать о глобальных катастрофах, надо найти причину. Более простую причину. Например, неполадки с его бортовой радиостанцией. Возможно, она только выглядит исправной, ведь он же не радист, в конце концов. Треск помех, грохот атмосферных разрядов в наушниках свидетельствовал об обратном, и он старался не замечать этого.