Закованные в панцири персы врезались в ощетинившуюся копьями шеренгу периеков, ломая копья и выбивая щиты, быстро опрокинув ее центр. Прикрытые защитными попонами лошади, от груди которых отскакивали наконечники спартанских копий, потоптали копытами многих, прежде чем те стали доставать персидских всадников. Возникла свалка.
И тут за дело взялись спартанцы. Выскочив вперед, Офриад с такой силой всадил свое копье снизу персу в бок, найдя брешь под щитом, что пробил его. Другой спартанец размахнулся и метнул копье навстречу скакавшему на него всаднику, вышибив того из седла, словно набитый соломой бурдюк на спортивных состязаниях. Архелон поразил сначала лошадь, бросив застрявшее в ее ребрах копье, а когда перс оказался на земле, схватился с ним на мечах.
Тарас, находившийся в момент столкновения двух «железных потоков» на правом фланге, увернулся от направленного в голову копья персидского всадника и поддел его на свое. Перс, налетевший на умело выставленное копье спартанца, пронзившее его насквозь, умер мгновенно. Зато Тарас лишился своего оружия дальнего боя, а на него уже летел следующий всадник. Отбив новый удар щитом, он выхватил меч и рубанул наотмашь по ноге проносившегося мимо воина. Истошный вопль был ему ответом – Тарас почти отрубил персу ступню, обутую в короткий кожаный сапог. И вдруг к воплю добавилось дикое ржание лошади, вставшей на дыбы. Тарас обернулся, заметив, что позади, метрах в десяти, стоит группа гастрафетчиков, защищавших перепуганного насмерть Темпея, а Никомед уже опускает свое оружие. Лошадь, получив стрелу в шею, завалилась на бок и захрипела, а раненый перс откатился прямо под ноги к Тарасу.
– Не твой сегодня день, перс! – сплюнул Тарас, мощным движением вонзая меч прямо в шею распластанному на траве всаднику.
Развернувшись, Тарас увидел, как к нему спиной пятится Архелон, отбиваясь сразу от двух персов, пешего и конного. Архелон еле успевал уворачиваться от ударов и мог бы легко отправиться на встречу с богами, если бы Тарас не подоспел вовремя. Подскочив к пешему воину, он с размаху саданул того по голове, заставив забыть про Архелона. А затем, обменявшись парой ударов, один из которых царапнул его по бедру, всадил клинок в подбрюшье. Чуть в стороне рухнул с лошади другой перс, но, увидев торчавший из груди арбалетный болт, Тарас понял, что заслуги Архелона в этом не было.
– Теперь и ты спас мне жизнь, Гисандр, – хлопнул его по плечу друг, подбегая к убитой лошади и выдергивая из нее свое окровавленное копье.
– Точнее мы с Никомедом, – отшутился Тарас, бросив взгляд на гастрафетчика, вовремя вмешавшегося в схватку. Тарас был очень доволен тем, как отработало новое оружие. И с дальней «снайперской» дистанции и в ближнем бою оно давало большое преимущество своему обладателю, почти сводя на нет защитные свойства даже тяжелых доспехов. «Нам бы таких сотню-другую, – размечтался Тарас, – тогда бы никто не прошел через Фермопилы».
Архелон тоже вновь обратил внимание на «странные луки», которыми пользовались люди Гисандра, но Тарас отделался общими фразами. Надо было уносить ноги, пока их еще не посчитали серьезной угрозой и не прибыли персидские подкрепления.
– К оврагу! – приказал Тарас, увидев, что здесь с персидской кавалерией покончено, зато от главных ворот лагеря к ним направлялся новый отряд, числом не меньше трех сотен всадников. – Уходим в горы.
Офриад и остальные спартанцы погнали своих людей в указанном направлении, а Тарас проследил, чтобы врачеватель со своими «инструментами» побыстрее убрался с поля боя. И только когда последний периек скрылся в кустах и побежал по дну оврага в сторону такого близкого хребта, Тарас сам спустился туда, оставив в арьергарде три десятка лучников.
Впрочем, им удалось уйти без проблем. Ночь помогла. Когда персы доскакали до ворот и узрели побоище, устроенное им врагами в одеждах спартанцев, сами спартанцы были уже далеко. Они устремились в горы и были уже среди скал, когда Тарас понял, что погоня отстала. Он остановился и впервые повернулся назад, чтобы насладиться зрелищем грандиозного костра, который полыхал рядом с главным лагерем Ксеркса, грозя перекинуться на его постройки, поскольку ветер все крепчал, а дождя так и не было. Суматоха внизу, где отряды всадников и пехотинцев, насчитывавшие уже не одну сотню, рыскали по холмам, царила невообразимая. И кое-кто крутился внизу под горой.
– Первый удар вышел на славу, – похвалил себя Тарас, сжав окровавленное копье, – то ли еще будет.
И, отвернувшись, направился к недалекому уже перевалу.
Вернувшись из длительной поездки по побережью, в которой он успел сделать немало для осуществления своих тайных планов, Тарас сразу же явился по месту службы в Пеллану. Как ни крути, а от необходимости стоять в строю и «работать» копьем никто его не избавлял. Ни папа геронт, ни даже слава лучшего борца Гимнопедий и спасителя жизни одного из царей, долетевшая до самых отдаленных уголков Спарты. Его судьбу по-прежнему вершил пентекостер Креонт на пару с Хрисидом, гонявшие молодого командира эномотии и в хвост и в гриву, наравне со всеми солдатами, чтобы не расслаблялся.
Вообще, от этой славы у Тараса, само собой, появились не только друзья и почитатели по всей Спарте, но и завистники. Много новых, которым не нравился столь быстрый взлет популярности молодого спартанца. Но был и один из старых знакомых, все время находившийся рядом, что уже давно ждал случая поквитаться. Однако судьба была глуха к его мольбам до недавних пор.
Это был его старый знакомец Деметрий, который стал командиром второй эномотии и служил под началом того же пентекостера Креонта. Однако, несмотря на схожие условия существования – оба спартиата имели наделы недалеко от Пелланы и служили в одной пентекостерии, – виделись они крайне редко. Во многом благодаря тому, что Деметрий столовался в другой сесситии и дружбы с бывшими участниками своей агелы не водил. Даже Тимофей, раньше ходивший в прихлебателях Деметрия, теперь, после гибели Эгиса и Эвридамида в боях с Аргосом, перешел на сторону Гисандра.
В той же войне, во время которой богам было угодно свести Тараса с царским домом Агиадов, после того как он спас жизнь Леонида, Деметрий подружился с Еврипонтидами и тоже оказал им услугу. Нет, он не спасал напрямую жизнь царя Леотихида, который согласно новым законам не мог командовать армией в походе одновременно с Леонидом, и оставался в Спарте. Напротив, Деметрий умудрился впутаться в какую-то темную историю с письмом, которое второй царь тайно написал эфорам, сопровождавшим армию, что и послужило основой всего.
Гонцы попали в руки аргивцев, но были тут же отбиты солдатами Деметрия. Сам гонец погиб и табличка, попавшая в руки Деметрия, должна была прямиком угодить в руки царя Леонида. Но командир второй эномотии клялся Аполлоном, что никакого письма не видел и оно, вероятно, было уничтожено или потеряно самими гонцом. Доказательств иного не было и Деметрия оставили в покое, тем более что в последовавших за этим сражениях он проявил себя как настоящий храбрец. Однако по возвращении в Спарту, Деметрий побывал в столице, и вернулся из той поездки, сияя, как начищенный шлем гоплита. Никто точно не знал, но на сесситиях вполголоса говорили, что он побывал в доме царя Леотихида в Лимнах [23] . И царь его принял.