– Ладно, поговорим позже, – сказал Фридрих, выпуская Изабеллу из своих полуобъятий. – Главное, ты спасена. А сейчас меня ждут государственные дела. Пойдем, дорогая, в мои тихие покои, где нам никто не помешает узнать твои новости.
«Да, – подумал Забубенный, глядя на все это, – не соврала Констанция бедному механику. Тут и, правда, нет места светлому чувству между мужем и женой. Зато других желающих, хоть отбавляй. Хотя, это что же, получается, – озадачился Забубенный, увидев неожиданный расклад, – кроме жены императора, я случайно спас еще и любовницу. Ну, дела».
– Развлекайтесь, – удаляясь с Констанцией, бросил Фридрих напоследок так и стоявшим в дверях тевтонцам, сицилийским вельможам и всем остальным, кто был в зале, – и ты Грегор фон Крайзеншпигель, тоже выпей за мое здоровье.
Перехватив настороженный взгляд Констанции, Забубенный догадался, что скоро решится его судьба. А, услышав свое новое имя, понял, что к нему обращался император. На всякий случай Забубенный глупо улыбнулся, как обычно делают иностранцы, когда не понимают о чем речь, но не хотят обидеть собеседника. Однако, глядя, как оживились остальные рыцари, двинувшись к столу с вином и угощениями, механик тоже постепенно догадался, о чем говорил херр Фридрих. «Пить дозволили». Оглядевшись по сторонам, он тоже двинулся к столу, благо обет молчания не запрещал участвовать в фуршете.
Слуги в расшитых куртках поднесли ему кубок с терпким красным вином, попивая которое Забубенный присматривался к гулявшим сицилийским вельможам. Танцы, конечно, были здесь более замысловатые, чем в двадцать первом веке, но жара и вино также сказывались на всех. Даже на вельможах. В отдаленных углах можно было заметить мило ворковавшие парочки, но никакого открытого разврата не наблюдалось. Разве что, поэты, прибывшие вслед за Фридрихом, стояли рядом, взявшись за руки, и пили вино, томно глядя друг на друга.
Понаблюдав за этим педерастами, Забубенный чуть не сплюнул прямо под ноги Магнусу Гампе, стоявшему рядом. Но удержался, и, отвернувшись, стал наблюдать за сицилийскими дамами из высшего общества. А здесь было на что посмотреть. Таких форм и в таком количестве механик не видел даже в прошлой жизни. И даже по такому развратному каналу, как «Эм-Ти-Ви». Хотя внешне все выглядело пристойно. Но, все же, впитывая первые впечатления от города, Забубенный вспомнил чье-то изречение насчет Неаполя – рай, заселенный чертями, и где-то в глубине души с ним согласился.
Неожиданно к столу, у которого стоял рыцарь, давший обет молчания, приблизились два отрока-пажа. Остановившись напротив механика, они круто развернулись и пошли в обратную сторону, словно приглашая последовать за ними.
«Ну, вот и все, – сказал сам себе Григорий, допивая вино, – сейчас узнаем, что с нами будет». И пошел за ними, не раздумывая. А чего тут тянуть, перед смертью не надышишься. Хотя механик и надеялся на снисхождение. Все-таки жену человеку спас, хоть и не любимую.
Пажи проследовали сквозь наполненный музыкой зал и оказались в соседнем, где также были люди, с интересом взиравшие на неизвестного тевтонца. Но пажи не останавливались. Шагая за ними, Григорий миновал еще пять залов, спустился на один этаж, прошел по длинному коридору, где на каждом шагу попадались охранники, повернул за угол и уперся в массивную дверь, перед которой стояли два вооруженных мечами сицилийских рыцаря. «Интересно, – отметил Забубенный, – в Неаполе тевтонцам доверяют меньше».
Рыцари расступились перед императорскими пажами и пропустили Забубенного внутрь, где он увидел Фридриха и Констанцию. Едва он вошел, двери закрылись. Григорий огляделся. Это был небольшой зал в бордовых тонах, в дальнем конце которого стоял длинный тяжелый стол, тянувший на целую тонну веса. Но эта темная громадина была не лишена изящества. Стол стоял на коротких гнутых ножках и был искусно инкрустирован. По всем стенам кабинета императора, – а в том, что он попал именно в кабинет, Забубенный не сомневался, – висели огромные картины. Портреты каких-то странно одетых людей с лицом вырожденцев, горные пейзажи, библейские сюжеты, античные торсы. Кроме картин в кабинете стояло несколько скульптур: в углу один голый мужик в полный рост, напоминавший Аполлона, и девушка топлесс, державшая в руках лук и стрелы. Кажется, Афина-Паллада. Была еще статуя поменьше с крыльями, но, кто там изображен, мужчина или женщина, Забубенный не разглядел. Статуя была небольшой, стояла на малахитовом постаменте и размещалась почти за спиной императора. Император, судя по всему, любил античную живопись и скульптуру. «Оно и понятно, – вспомнил Григорий титул Фридриха, – он же ведь император не какой-нибудь там захудалой империи, а «Священной Римской». Как же тут без античных истуканов».
Хотя Забубенный всю эту педерастию не очень уважал, но, на всякий случай, сделал вид, что восхищен коллекцией. Чуть было даже не сказал «Зер Гут, херр Фридрих!», но вовремя сдержался.
Император и его законная жена, данная от имени бога папой римским, сидели перед этим огромным столом в низких резных креслах, смотревшихся рядом с ним просто невесомыми. Светлый цвет дерева добавлял им легкости. С боку стоял маленький столик с вином и фруктами. А напротив еще одно, только очень широкое кресло. При желании там могли разместиться два худых человека или один рыцарь с оружием. Увидев вошедшего, Фридрих жестом указал ему как раз на это чудо-кресло.
Забубенный, помедлив мгновение, сел. И, бросив взгляд в открытое окно, аркой устремлявшееся от пола к самому потолку, попытался понять по лицам собравшихся, что происходит. Через окно в кабинет императора залетал морской ветер, принося свежесть и даже прохладу. Здесь было приятно находиться. И, особенно, работать. «Эх, – с завистью подумал Григорий, – мне бы такой кабинет. Хотя, зачем он мне? У меня дома гараж не хуже. Просторный, с диваном и подвальчиком, только без голых каменных мужиков».
Констанция казалась задумчивой, медлительной какой-то. Молчала. И, Фридрих, посмотрев в лицо Забубенному, заговорил первым. Естественно, на своем языке. Закончив фразу, посмотрел на жену. У Забубенного, который изо всех сил пытался вспомнить основы немецкого, возникло инстинктивное желание попросить Фридриха говорить чуть помедленнее, вдруг что-нибудь удастся разобрать самому. Но он привычно сдержался.
– Я рассказала ему нашу историю, – ожила вдруг Констанция, снова став переводчицей.
У механика ком подкатил к горлу. «Вот те раз, – пронеслось в мозгу Григория, – интересно, какую? Похоже, это самая короткая карьера механика в истории. Даже до помощника главного механика не успел дорасти».
– Я рассказала ему, как ты спас меня от монголов, – добавила Констанция, – как провел через Хорватию. Как сражался.
«Ах, это, – отлегло от сердца у Забубенного, – это можно».
– А он уже знает, что я не рыцарь? – осторожно поинтересовался герой-механик.
Констанция кивнула.
– Знает, Грегор.
Словно поняв, о чем они говорят, Фридрих усмехнулся.
– А что я русич? – еще тише спросил механик-спаситель.
– Тоже знает, – подтвердила Констанция.