Вскоре по прибытию выяснилось, куда так стремился монгольский военачальник со своим отрядом, минуя реки, пустыни и даже снежные заносы, чтобы приехать вовремя. Попробовал бы не приехать. Субурхан прибыл на праздник, — вся степь отмечала день рожденья Чингисхана. Старику со дня на день должно было стукнуть шестьдесят лет. Пора на пенсию. Но он был по-прежнему молод душой, был грозен для своих врагов и хорошо держал в руке копье. Как с трудом высчитал любитель истории Забубенный, — шестьдесят первый годок стукнет Чингисхану аккурат в одна тысяча двести двадцать третьем году от Рождества Христова. То есть в следующем.
А сейчас, в честь праздника предполагались: пир юбиляра с верховными военачальниками, — закрытое мероприятие, — массовые гуляния нукеров, стрельба из лука по движущимся мишеням, казни предателей, танцы у костра и прочие развлечения, способные потешить душу жителей передвижной столицы монгольского улуса. Во всяком случае, так Забубенному рассказывали простые воины, рядом с которыми его определили на постой. Хотя это было до тех пор, пока они не узнали, что так запросто беседуют с самим Кара-чулмусом. А после того как узнали, его юрту снова стали обходить стороной. К счастью в орде Григория поселили в одиночной юрте на окраине, как и полагается бестелесному духу, которого Чингисхан лично не приглашал. Так что ничего особенного в его положении по сравнению с половецкой степной жизнью не изменилось.
Гуляния должны были продлиться целый месяц на нескольких площадках, приспособленных для стрельбы и скачек даже зимой. На массовые гуляния Забубенный не попадал как представитель потустороннего мира, по официальной легенде его лошади боялись, хотя свидетелей обратного из отряда Субурхана набралось бы не мало. На секретные переговоры командования в штабную юрту его тоже не приглашали, хотя Григорий много бы дал, чтобы хоть одним глазком посмотреть на самого Чингисхана, из-за которого, собственно, и заварилась вся эта историческая каша с половцами. Сам же старик Чингисхан не проявил желания взглянуть на механика из далеких земель, чем его страшно обидел. Столы же с угощениями для народа разных категорий значимости были расставлены по отдельным большим юртам.
За это время Забубенный, размышляя о том, за каким чертом его приволокли в орду, видел Субурхана, поглощенного своими тайными переговорами, только один раз. Тот велел своим нукерам отвести механика в одинокую юрту на другой окраине к столу каких-то ребят странного вида, еще более узкоглазых, чем сами монголы. И обсудить с ними проблемы постройки осадных башен нового типа. А сам снова исчез в неизвестном направлении с личной охраной из двадцати нукеров. Темнил что-то Субурхан.
Как и подозревал Григорий, это оказались пленные чжурчженьские инженеры, неплохо говорившие по-монгольски в силу отсутствия выбора. Про статус Кара-чулмуса они ничего не знали, поэтому переговоры прошли в дружественной обстановке. Инженеры, стол которых был окружен конвойными со всех сторон, квасили рисовую водку, взятую вместе с ними в плен, в большом количестве. Угощали Забубенного, а он не отказывался. Холодно было зимой в степи. Про башни за весь вечер вспомнили только один раз во время тоста «А гори они все огнем!». В общем, контакт с пленной китайской интеллигенцией прошел удачно.
От них, уже давно находившихся в орде и знавших местный расклад лучше русского механика, Григорий неожиданно узнал, что Субурхан не мелкая сошка в орде и претендует на место самого Великого Хана, а до успешной предвыборной компании составлял ему серьезную конкуренцию. Чингис стареет, кому он оставит орду не ясно. У великого хана четверо сыновей, — первенец Джучи, что родился сразу после вызволения жены Чингиса из плена, Угэдэй и Джагатай, к которым вопросов по кровному родству нет, и Тулуй, родившийся последним, — единственный брюнет среди рода Борджигинов. Ведь древние монголы были народом светловолосым и голубоглазым, и лишь потом, смешавшись с татарами, потемнели, изменившись лицом. По всем подсчетам получалось, что Тулуй появился на свет в отсутствии отца, пока Чингисхан почти десять лет находился в плену у китайцев. Причем, именно у чжурчженей. Но, вернувшись в орду, он признал сыном Тулуя, как и ранее Джучи, стремясь избежать кривотолков. Получалось, что из четырех наследников Чингисхана двое были рождены не от него, и орда могла достаться не прямому наследнику. Великий хан простил жену и признал детей родными, но об этом судачат уже давно. Сплетни любят все. А китайцы особенно.
Размышляя над новой информацией, Григорий так напился с китайцами, что на утро у него впервые за полгода разболелась голова от алкоголя. Но до наступления утра произошло еще одно интересное событие, заставившее его усомниться в реальности происходящего. Вернувшись под конвоем в юрту, пьяный вампир вдруг обнаружил у себя дома какое-то привидение. Оно сидело на ковре посреди юрты, облаченное в длинное темно красное платье, а на голове виднелся головной убор, напоминавший рога или полумесяц устремленный вверх. Привидение было очень похоже на раскрашенную монгольскую девушку. В юрте было тепло и темно, еле тлели угли на специальной жаровне в дальнем углу.
Разглядев это изваяние, механик сначала испугался, а потом озадачился. Если это привидение, то приходилось признать, что они бывают, с чем просвещенный механик не хотел соглашаться. А если нет, то, — что эта красотка, здесь делает? Даже по расплывчатым очертаниям лица и фигуры было видно, что эта девушка далеко не уродина. А по одежде, что она не из бедных. «Интересно, — пришла в голову пьяного механика самодовольная мысль, — может быть, это жена одного из ханов прослышала о появлении в орде красавца-духа и решила повернуть историю монголов вспять? А что, вполне смахивает на легенду».
Ведь Забубенный знал, что по легенде все монголы произошли от «желтого пса». Духа, который являлся в полночь в юрту к прародительнице монголов Алан-Гоа через дымовое отверстие и уходил с рассветом, словно желтый пес. От этих свиданий Алан-Гоа родила трех сыновей, не считая двух от мужа, среди которых был Бондочар, предок рода Борджигинов, что означало — синеокие. Зачатие происходило от света, исходившего от юноши, поэтому считалось, что голубизна глаз и рыжеватость волос монголов, — последствия происхождения от «желтого пса».
«Ну, я конечно, не «желтый пес», — подумал Забубенный медленно приближаясь к девушке и садясь с ней рядом на ковер, — но как-никак дух. Значит, есть, о чем поговорить».
Однако, о чем думала эта таинственная незнакомка, Забубенный узнал очень быстро. Едва он присел с ней рядом, как робкая с виду девушка, распахнула на нем халат и сдернула его с оторопевшего механика. Затем скинула с себя замысловатый головной убор, разметав по плечам длинные волосы, и расстегнула платье, которое само сползло с нее, словно кожа со змеи. «Ну и дела», — только и успел подумать Забубенный, когда монголка пошла в атаку. Набросившись на Григория, она толчком повалила его на ковер, запрыгнув сверху и непрерывно покрывая его тело горячими поцелуями, стащила все исподнее. Механик, хоть и был пьян, но не так сильно, чтобы ничего не ощущать. Он инстинктивно включился в процесс, прижал девушку к себе, и на ощупь определил, что это не призрак. Слишком горячей была ее спина и грудь, ну а ниже все вообще пылало. «Видать, истосковались девица», — решил Григорий. Хотя, сколько лет было девице, на ощупь понять не получалось, монголки они все не крупные. Но это было и не важно, главное, горячие. Окончательно забыв свои страхи, механик отдался на волю чувствам, и взял процесс в свои руки, подмяв под себя хрупкое монгольское тельце.