— Ну, а сам тогда напросился в отряд, что на Днепр шел к порогам, смолу добывать с караванов проходящих. Монголы в ней не разбираются. Вот, для определения ее пригодности меня взяли, а я по дороге сбежал. Как только до воды добрались, и случай во время боя представился на ладью галичан перебраться.
— Какого боя? — Князь не переставал удивляться, — уже бои идут где-то?
— Да это не с русичами, — пояснил охотно Забубенный, спеша успокоить князя, — это монголы по моей наводке напали на первый встречный караван у порогов и пожгли его. Да и караван-то не наш, какие-то азиаты на нем плыли, рабами груженые. Двенадцать ладей под бело-серебристыми парусами.
Святославич опять встал и стал мерить шатер шагами княжескими.
— Двенадцать ладей под бело-серебристыми парусами, говоришь? Хозяин азиат. А когда это было то?
— Да, вчера и было, — ответил ничего не понимающий механик.
Князь не выдержал и расхохотался, радостно потирая руки.
— А знаешь ли ты, чародей, что ты навел монголов на Басым-бея, личного поставщика киевского князя, что уж лет десять как караваны с товарами восточными водит по Днепру из Азии. Ох, и приголубит же тебя наш Мстислав Добрый, еже ли узнает.
Но по лицу было видно, что князь черниговский только для вида механика устрашает, а сам страсть как доволен. Еще бы, конкуренту за великокняжеский престол такую шпильку подпустить.
Забубенный горестно развел руками.
— Что же теперь делать то? Про караван не только я знал, но и воевода галицкий Доморечич, что меня оттуда привез на своей ладье.
Князь бросил быстрый взгляд на своего воеводу, сидевшего молча на скамье, да тянувшего вино с княжеского стола. Была у него такая привилегия.
— Так Путята тебя у Мстислава Удачного из под носа увел? Молодец! — лицо князя расплылось еще шире в самодовольной улыбке, — Вот сейчас Счастливчик локти то себе кусает от злости!
Судя по всему, черниговского князя сейчас не столько волновали монголы, даже обретавшиеся где-то совсем рядом, сколько порадовала неожиданная возможность насолить соседним князья. «Да, — подумал на это Забубенный, — сделал гадость, сердцу радость. Главный девиз политиков».
Насмеявшись вдоволь, князь хотел продолжить разговор, но тут вдруг из-за стен шатра послышался шум. Конский топот вперемешку с криками. Забубенный напрягся, никак галичане пришли его себе требовать, как лазутчика? Но это были не галичане. Откинув полог, в шатер княжеский вошел гонец, и, поклонившись князю, сообщил:
— Мстислав Добрый тебя к себе ждет, княже. Совет скоро будет.
Князь Черниговский только поморщился, словно ему испортили удовольствие.
— Скажи, скоро буду, — и когда гонец исчез за дверным пологом, добавил, — Нелегок на помине, наш старый и добрый.
Встал князь, кликнул слуг, стал доспехи надевать.
— Вы, други мои, пока у Путяты в шатре походном обождите, — проговорил князь в сторону ожидавших его приказов воеводы и механика, — пришлю потом за вами.
— Пойдем ко мне, — сказал Путята и зашагал одному ему ведомой дорогой меж кустов и деревьев, меж шатрами походными ратников. Дежуривший все это время у шатра княжеского Куря пристроился следом со своими ратниками. А Забубенный снова ощутил чувство спокойствия оттого, что он опять передвигался не один, а с вооруженной группой людей. В этом веке так было гораздо больше шансов уцелеть.
Походная палатка воеводы черниговского находилась недалеко, на соседнем холме, окруженном с трех сторон редким лесом. А с четвертой стороны открывался вид на Днепр, откуда прибывали все новые и новые рати, пополнявшие дружину черниговцев. Это местоположение было удобно. И до князя недалече и до воды, в случае чего, рукой подать. А случаи могли быть разные.
В шатре оказалось все обставлено по-хозяйски: стол, несколько стульев, то есть лавок, и лежанка. Ничего лишнего, что отвлекало бы от военной службы. Тем более мехов. Войдя, Путята снял шлем, отцепил меч. Кивнул в сторону лавки и стола. Тут же кликнул кашевара, велев накормить путника, да и сам решил перекусить, чем бог послал. Кто его знает, чем переговоры княжеские с монголами нежданными закончатся. Куря хитрый тут же примостился. Наконец-то выдалась минутка боевым товарищам поговорить о былом.
— Ну, рассказывай, человече, — начал разговор воевода черниговский, когда на столе перед ними образовались плошки с горячей похлебкой и кусками копченого мяса.
— А чего рассказывать, — проговорил механик уже с набитым ртом. Ножка кабанчика с княжеского стола не полностью утолила его голод, проснувшийся за тот день, пока утомленный побегом организм спал, набираясь сил. — Я все у князя рассказал, как на духу.
— Ну, брехню твою насчет дозоров я слыхал, — подтвердил воевода, — а про то, что купаться пошел, когда не велено было из лагеря отлучаться, пропустил видать мимо ушей. Заметили тебя, да не только мы, а и монголы тоже. Вот тут-то нас и взяли бы тепленькими, если бы не дозоры вострые. Да все равно поздно заметили, спали все разморенные, едва успели вскочить, да отбиться.
«То-то и оно, что спали, — недовольно подумал Григорий». Воевода помедлил с продолжением.
— А ну как, ты навел?
Забубенный чуть не поперхнулся. Получалось, что воевода в курсе его позорного пленения. Да и навел, получает действительно он, только ожидал другого эффекта. Контратаки, что освободит его из плена. А получилось, только погубил половину своих соплеменников.
— Да не я, — неуверенно промямлил Забубенный, — они сами догадались. Меня то к тому моменту повязали уже и давай пытать кто да откуда. Ну, я и сбрехал, как договаривались, что купец. А обоз на холме стоит. Они туда и поскакали, грабить. Я же думал, что вы наготове и отобьетесь. Да еще и меня из плена спасете, очень уж не хотелось в рабы попадать.
— Так это правда, что тебя спеленали монголы и к себе в лагерь отвезли?
Механик кивнул.
— Правда.
— Данила в том бою погиб, — вставил слово Куря, — Христич, да еще ребят немало. Почти все. Мы с воеводой и еще несколькими молодцами три дня скакали без роздыху, пока ушли из степей половецких. Больно кони у монголов твоих хорошие.
— Да не мои они, — огрызнулся Забубенный, но не смог глаз поднять. Ему подумалось, что все ратники черниговские погибли тогда из-за него.
— Ладно, не кручинься, брат-купец, — неожиданно вернул его к жизни Куря, хлопнув по плечу, — понимаю тебя. В рабы никому не охота после жизни вольной. А жизнь у человека военного завсегда опасная. Под смертью чаще других ходит. Да и не было у тебя надежды кроме нас. Ну и чар своих. Помогли они тебе, видать, раз живой вернулся?
Забубенный кивнул.
— Помогли. Меня там тоже за чародея приняли, да только понарошку.