– И ты хочешь сказать, что они пришли к нам снова?
– Они не появлялись почти восемьдесят лет. И теперь по Системе бродит не маленький скаут-треугольник, а махина размером с пол-Москвы.
Некоторое время они молчали. Леон смотрел в огонь и думал о том, что Мельник, в сущности, не сказал ему ничего нового. Все это он знал и до него, более того – он видел их собственными глазами.
Сейчас он готов был поклясться, что тот, кто протянул ему, умирающему, свою сильную ладонь в черной чешуйчатой перчатке, пришел сюда не со злом.
– И ты, стало быть, считаешь, что я также буду привлечен к проекту? – несколько невпопад поинтересовался Макрицкий.
– Я это просто знаю, – с улыбкой ответил Мельник. – А что, ты против?
– Нет… Нет, я не против… я так, думаю. Я думаю о том, какую информацию мне придется обрабатывать на станции…
– Все вполне логично, Лео: ты будешь военным представителем ООН, и никто не удивится, если ты начнешь совать свой нос в какие-либо странности. Тем более что право секретить любые данные тебе будет дано даже не нашей конторой, а непосредственно Ассамблеей. Но на самом деле, твое привлечение к проекту никак не связано с грядущим назначением – не думай, что мы стремимся использовать тебя в силу удачно подвернувшихся обстоятельств. Если тебя направят на лунные рейсы, мы найдем, кого засунуть туда… нет-нет, нам нужен именно ты. Не думай, что на свете так уж много молодых астронавтов с твоим опытом и мозгами.
– Спасибо, – рассеянно произнес Леон. – Наверное, мне придется пройти какую-то особую подготовку?
– Это все потом… Насколько я понял, ты собираешься отгулять свой отпуск?
– Да, я хотел подышать воздухом.
– Вот и дыши. – Мельник чокнулся с ним и мечтательно усмехнулся: – Мне б твои возможности… в дыхании.
В дверь номера вкрадчиво позвонили. Леон медленно, словно в полусне, отошел от окна, в стеклах которого отражались желтоватые шары старинных фонарей, и двинулся в холл.
– Да! – громко сказал он.
В дверях возникла симпатичная мордашка горничной – это был очень дорогой отель, способный на содержание живой прислуги, – и Леон, глядя на ее юную улыбку, заулыбался в ответ.
– К вам прибыл месье из прессы, – пропищала девушка, – он прислал вам визитку, вот…
Леон взял с подноса запечатанную в непрозрачный пластик карточку, резким движением разорвал конвертик и хмыкнул:
– Просите.
Как и следовало ожидать, Юбер Форен прятался у девчонки за спиной. Едва громоздкая фигура в длинном светлом пальто ввалилась в холл номера, Леону показалось, что кто-то зажег дополнительное освещение. Возможно, виной тому были густо-синие глаза репортера, а может быть, его невероятно рыжая борода… выпутываясь из медвежьих объятий своего друга, Леон махнул горничной, и та, смеясь, поспешно ретировалась.
– Я хотел достать тебя в Штатах, но потом понял, что меня к тебе не подпустят, – загрохотал Форен, устраиваясь в кресле, – а позавчера купил ваши «Ведомости» и – на, пожалуйста, – о тебе пишут, ты в Париже, а я – ни сном, ни духом!..
С Юбером Леон познакомился после той давней истории с погибшим французским планетолетом. Форен никогда не работал на какое-либо конкретное издание, предпочитая оставаться «свободным художником», и тогда им повезло обоим: Юбер стал знаменит сам и сделал знаменитым Леона, чье интервью обошло всю Европу.
– Я надеюсь, – засопел журналист, глядя на молчаливую улыбку Макрицкого, – до тебя еще не добрались ваши киевские прощелыги?
– Не переживай, – заговорил наконец Леон, – эксклюзив по-прежнему за тобой.
– Тогда, – еще сильнее расцвел Форен, – с меня ужин!
– Да уж, – хохотнул Леон, – я славный клиент: со мной не нужно делиться гонораром. Как ты, старина, рассказывай? Я смотрю, что за эти два года ты совершенно не изменился.
Полчаса спустя такси привезло их в незнакомый Леону узенький переулок Монмартра и остановилось возле дверей небольшого ресторана. Выбравшись из машины, Макрицкий с любопытством уставился на готический фасад древнего здания в четыре этажа – видимо, наверху располагался крохотный отельчик для любителей парижского шарма.
– Никогда здесь не был, – признался он Форену, – случись заблудиться – сам не выберусь.
– Тут здорово, – пробасил в ответ репортер, – куда лучше, чем на набережных… Настоящая кухня и настоящие вина.
Небольшой зал встретил их желтым светом допотопных электрических бра и уютным теплом от пылавшего в углу камина. Едва войдя, Леон понял, что финансовое положение Форена изменилось в лучшую сторону: поужинать тут мог только человек, обладавший определенным общественным и финансовым весом.
– Тебя здесь знают, – произнес он утвердительно.
– Уи, – ответил Юбер, довольно потирая руки, – это старое кафе старых журналистов. Еще двести лет назад здесь заседали парижские волки пера. Если б ты знал, сколько политических карьер рухнуло именно в этих стенах!..
Леон саркастически усмехнулся. Форен, много раз говорил он себе, был несомненно отмечен «туманной печатью гения». Как и многие глубоко талантливые люди, Юбер горел своим делом и имел склонность к преувеличению его веса. Зачастую Макрицкому казалось что такая, откровенно фанатичная преданность и убежденность в своей правоте могут быть лучше, нежели его собственное отношение к работе – при всей его сложности и глубине, иногда все же циничное.
– Я дважды был в Мунтауне, – начал рассказывать Форен, когда им принесли вино, – и, наконец, побывал на Марсе. Целых пятеро суток, представляешь? Мой репортаж прошел по всем евросетям, добрался до вас и даже до Штатов.
– Это заметно, – улыбнулся Леон. – Наверное, теперь ты «идешь на разрыв»?
– Что-то вроде. Собираюсь на Венеру. Сейчас на рудниках происходит масса интересного, ты наверное, слышал… Но что, в конце концов случилось у вас в астероидах? Я видел все официальные отчеты, но так ни черта в них и не понял. Может, ты расскажешь мне… не для интервью?
Леон медленно смежил веки. За стойкой заведения тихонько играла музыка – какой-то старинный джаз. Невольно вслушиваясь в скачущие свингом синкопы, Макрицкий вспомнил лицо Люси Ковач, ее широко раскрытые глаза за толстым забралом шлема, когда они умирали на разрушенной станции. В его голове вихрем пронеслись те короткие секунды, что предшествовали столкновению, и он негромко вздохнул. Старая подружка Смерть глянула в его сторону, недовольно скривилась и пошла себе дальше.
– Там такая помойка, – сказал он Форену, – что в нашей аварии, в сущности, нет ничего удивительного. Ни в одной лоции ты не найдешь действительно полной картины Пояса. Я сижу и думаю: а мог ли я увернуться? Или, точнее, а был ли у меня шанс? Все те, кто уходил с Земли на «Галилео», знали, что могут и не вернуться. Не слишком опытный командир, не слишком тщательная подготовка рейда… Знаешь, многие недооценивают опасность, поджидающую человека в Поясе.