– Он самый… ты тоже в Севилья?
Перед ним, смешно щуря большие круглые глаза, восседал на табурете грузный мужчина в синем мундире подполковника французских военно-космических сил с немного одутловатым лицом, посреди которого красовался, не давая оторвать взора, огромный грушеобразный нос характерного сливового оттенка, вырабатываемого, как известно, упорным многолетним потреблением граппы.
– Честно сказать, не ожидал тебя здесь увидеть!
– А ты думал, что я до конца дней буду сидеть на Луне? – Дюмель перешел не английский, которым владел не в пример лучше русского. – О, нет, мое начальство еще не растеряло некоторые крохи гуманизма. Попросту говоря, меня списали на Шарик, но гнать на пенсию не сочли возможным.
– Так ты теперь?..
– С недавних пор я в Брюсселе. Не удивляйся, что до тебя эта инфа еще не добралась – меня назначили всего неделю назад.
– И сразу, видимо – в чины?
– Если ты имеешь в виду вот это, – подполковник постучал по левому погону, – то произвели меня уже давненько, но должность у меня сейчас – что-то вроде третьего секретаря второго полотера. Давай-ка мы опрокинем по стаканчику, и идем: с минуты на минуту объявят посадку.
Леон послушно отправил в рот содержимое своей рюмки и последовал за приятелем к выходу. Неожиданная встреча с Дюмелем слегка озадачила его. Он знал его по совместной работе на Луне, где подполковник – тогда еще майор, – Филипп Дюмель служил в качестве заместителя главного инженера базы Селена-4, с которой обычно стартовали планетолеты, отправляемые с исследовательскими целями к Внешним Планетам. Последний раз они виделись при старте злосчастного «Галилео». На Селене-4 Филипп проторчал чуть ли не десять лет, и все говорило о том, что он останется на своем посту до самой пенсии, по крайней мере в частных разговорах француз не раз со смехом заявлял о своем желании быть похороненным в сером реголите. Наверняка ему предлагали вернуться на Землю – но тот почему-то отказывался. И вот теперь инженер-подполковник Дюмель всплывает в роли невнятного чиновника брюссельской штаб-квартиры Евроагентства. Почему, если по выслуге он и впрямь имеет возможность затребовать пенсию, чтобы спокойно приземлиться в любой из европейских или индокитайских астрофирм, которые, как известно, готовы платить подобным специалистам суммы, категорически несопоставимые с жалованьем офицера французских ВКС?
Небольшой серебристый «Фоккер» уже был подан на посадку к длинному прозрачному «хоботу» восемнадцатого перрона. Леон провел ладонью по гладкой панели идентификатора на входе, прошел через рамку безопасности и оказался в прохладном гофрированном туннеле. Впереди него грузно шествовала пара типично американских «социальных туристов» – рано постаревшие, складчатые, мало отличимые друг от друга, разве что зад у жены отвисал немного пониже, чем у ее такого же пыхтящего супруга, который даже сейчас, по дороге в самолет, хрустел бесплатными креветками в кляре, то и дело выуживая их из ярко размалеванного пакетика.
Макрицкий поджал губы. В последнее время аналогичная публика стала появляться даже в Москве, чего прежде нельзя было и вообразить. Вечно жующие, немыслимо наряженные, эти потомственные бездельники, досидев на пожизненном пособии до шестидесяти лет, переходили в новую категорию потребителей, – теперь правительства оплачивали им не только холестерин в прогорклом фритюре, но еще и познавательные развлечения, и целые толпы обвислых люмпенов, ни разу за всю свою жизнь не ударившие палец о палец, носились по несчастной планете, отравляя воздух в салонах третьего класса и портя нервы посетителям дешевых кафе. В Штатах и Европах это безобразие называлось «системой социального равновесия». Чуть восточнее, к счастью, подобные идеи давно вышли из употребления.
– Нам даже повезло, – заявил Дюмель, опускаясь в кресло рядом с Леоном. – В Севилье новый аэропорт, как раз между Севильей и Камасом – по сути, на границах того и другого. Так что в «Альгамбру» доберемся без проблем.
– А… – понял Макрицкий. – Ты имеешь в виду отель, где будет проходить конференция?
– Ну да, – нетерпеливо махнул рукой француз. – Он-то ведь не в самой Севилье, а в Камасе, чуть к западу. Ты что, не знал?
– Я глянул в программку, – пожал плечами майор. – Впрочем, меня это не волнует: мой старшой уже там, и все инструкции у него в кармане. Надо, кстати, его найти…
Полковник Никонов отозвался сразу же.
– Да! – жизнерадостно выкрикнул он. – Ты, Макрицкий? Уже в самолете? Прекрасно! Я в верхнем баре «Альгамбры» и уходить отсюда пока не собираюсь! Да, я сейчас отдам распоряжения вниз, чтоб тебя встретили на входе! Буду ждать!
– Шефу уже весело, – вздохнул Леон, пряча коммуникатор.
– Я его знаю? – поинтересовался Дюмель.
– Вряд ли, – отмахнулся Макрицкий. – Просто чиновник… ничем не примечательная фактура – досидел до полковника на одном усердии и выше уже никогда не пойдет.
– Из чего я делаю вывод, что твоя контора не придает конференции особого значения. Так?
– Возможно…
Дюмель понимающе хмыкнул и отвернулся к иллюминатору. Напитков на столь коротких маршрутах не подавали – поскучав, Леон снова вытащил приплюснутое яйцо коммуникатора и погрузился в ленту текущих новостей. Вскоре объявили о посадке. Самолет стремительно разворачивался над древней Севильей, готовясь к заходу на одну из полос вынесенного на запад от города аэропорта. Пассажиры в салоне зашевелились, послышалась возбужденная многоязыкая речь. Леон вздохнул и закрыл глаза. Не имея пока программы конференции, он не мог сразу решить для себя, на какие мероприятия нужно все же сходить, а какие – пересидеть в баре. Последнее могло оказаться куда как более полезным и важным для него, нежели вся болтовня брюссельских словоблудов.
– Если верить рекламщикам, отель нас ждет недурной, – заметил Филипп, вытаскивая из кармана рубашки багажную карточку.
– Я толком и не поинтересовался, – вяло улыбнулся в ответ Макрицкий. – Никак, знаешь ли, не привыкну жить на шарике.
– Это бывает, – кивнул француз. – Но, уверяю тебя, проходит – как и все прочее…
Забрав под «хоботом» багаж – у Дюмеля оказались аж две внушительного вида сумки, которые явно не могли порадовать человека, привыкшего за годы к лунному тяготению, – приятели быстро выбрались на перрон электромоно, идущего в сторону вожделенного Камаса.
«Закурить, ч-черт, я смогу только в отеле, – с раздражением подумал Леон. – А может, хрен с ним, что такое, в конце концов тот штраф? Нет, лучше все же потерпеть… а то вдруг начнется тягомотина с административным протоколом и очередными проверками.»
Монорельс мчался до Камаса не более двух минут, еще пять заняла езда на такси. Выбравшись из желтого «Фольксвагена» у ворот гостиничного комплекса, Макрицкий поразился обилию охраны. Парни и девушки в черных комбезах, с ног до головы увешанные оружием и детекторами, были буквально повсюду – и на воротах, и вдоль ведущей к помпезному подъезду дорожки. Сразу за воротами, над неестественно яркими декоративными кустами, маячила плоская башня бронемашины. В этот момент он немного позавидовал Дюмелю, одетому в мундир: на него охрана обратила куда меньше внимания. Леону же пришлось подвергнуться не только генидентификации, а еще сканированию тела на предмет наличия вшитых или, не дай бог, застрявших в кишечнике, взрывных устройств. Впрочем, подобные меры безопасности могли оказаться и впрямь не лишними – ходили слухи, что радикально настроенные молодежные группировки действительно способны на террористические акты. Пока подобных прецедентов не случалось, но Леон знал: деньги у этих молодчиков есть. А раз так, то ружье, однажды оказавшееся на сцене, неминуемо должно выстрелить.