– Трое крепких ребят в хамелеоновых костюмах, а дальше – управляемый антигравитационный кокон. Вошел – и нет тебя.
Леон свернул направо и остановился возле ярко освещенного паркинга лицейского комплекса. Вокруг сновали автомобили, няньки и мамаши вели младшеклассников. В окнах верхних этажей здания горел свет: в старших классах начинались профильные факультативы.
– Где это мы? – спросил Ямада, удивленно глядя по сторонам.
– Какая разница? Скажите-ка лучше, где сейчас корабль? Мне это интересно по личным, так сказать, причинам.
– Корабль может быть где угодно. А патрульный бот – прямо над нами, но, поверьте, ни засечь ни сбить его вам не удастся.
– Кто бы стал его сбивать…
Леон хотел спросить, видел ли он Жасмин, но не успел: в десятке метров от его купе остановился черный «Енисей», и из салона выскочил Коровин в длинном сером плаще. Леон опустил свое стекло.
– Пока можешь быть дома, – сказал ему генерал, наклоняясь поближе. – Завтра меня не будет, посиди в отделе, но ни на какие вызовы не реагируй. Послезавтра… в общем, тебя ждут в Кремле.
– Я понял, – прерывисто вздохнул Леон. – Выметайтесь, месье Катана, поезд дальше не идет.
* * *
В половине четвертого в отделе начался совершенно непонятный переполох. Сперва кто-то пронесся по коридору мимо кабинета Леона, сдавленно матерясь на ходу, потом к нему без спросу всунулась и тут же исчезла физиономия слабо знакомого лейтенанта из техслужбы – он даже не успел гаркнуть в ответ на подобное непотребство, и наконец, тоже без стука и доклада влетел растрепанный Троянов:
– Выпить есть?
– Господин капитан… – начал подниматься из кресла Леон, но тот не дал ему сказать и слова:
– Ты что, новости не смотрел?
– Какие, на хер, новости? Я работаю! – Леон указал на включенный инфор.
В груди у него что-то неощутимо оборвалось, но неведомым образом Макрицкий все же сохранил невозмутимое выражение лица.
– Там та-акое! В Штутгарте, только что, в прямом эфире, на весь мир, с тремя независимыми прокурорами, Ямада вещал такое, что у меня едва селезенка не лопнула. И там еще какие-то типы, вроде его подручные. Откуда он мог взяться, этот сукин сын? Его же кончили!
– Значит, не кончили, – вздохнул Леон.
– Господи, что теперь будет… – Троянов сел на первый попавшийся стул и схватил со стола лежавшие там сигареты. – Завтра наша генпрокуратура скажет все, что она думает по этому поводу, и теперь французы могут только утереться. Ты представляешь себе, он там десять минут рассказывал, как готовили нападение на Вайпрехта, а потом – Севилью.
– Нетрудно было догадаться, – пожал плечами Леон.
– Я, наверное, уволюсь, – кисло улыбнулся Троянов. – Не хочу смотреть это кино дальше. Да и зачем мы теперь будем нужны? Придут большие боссы и скажут, что мы не стоим своих денег.
– Теперь все только начинается.
– Да? Ты думаешь? Эх-х… так выпить у тебя есть?
– Кончилось.
Через десять минут Леон собрал свои вещи и уехал домой.
Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что сегодня, нет, вот только что закончился определенный этап не просто его службы, а вообще – жизни. В Кремле ему, наверное, вручат в приватной обстановке «Героя», на Грушевского, еще более приватно – наградную саблю с маловразумительной надписью типа «За отвагу», но эти детали ничего не изменят. Леон отнюдь не ощущал себя сколько-нибудь значимой фигурой на этой пятнистой шахматной доске. Нет, он был всего лишь мелким, совершенно случайным колечком в длинной цепи событий, закончившейся в итоге шумным крахом общемировой системы, построеннной на вранье, на идиотской «лжи во спасение», и сейчас он, устало глядя на мелькающие впереди габаритные огни автомобилей, думал о том, что никакая ложь, будь она хоть трижды спасительной, не может длиться вечно. Конечно, никто и никогда не узнает всей правды, но теперь лгать в глаза будет уже не так просто. Хотя бы потому что я, маленький и довольно никчемный в общем-то человечек, доказал самому себе, что для меня важнее истинная картина любых, даже самых страшных событий – а убаюкивающие сказки вы можете рассказывать своим детям. Если, конечно они вам поверят.
Он вошел в прихожую, аккуратно повесил в шкаф форменное пальто, положил перед зеркалом фуражку и, не снимая кителя, прошел в кухню. Достав из холодильника бутылку забытой «Кадарки», Леон сорвал пробку и налил себе в утреннюю чашку. В кармане кителя завопил служебный. Макрицкий поставил чашку на стол, щелкнул ответом и услышал тяжелое дыхание Мельника.
– Ты думаешь, тебе удастся махнуть ручкой? – голос Антона был непривычно сиплый, дребезжащий, как у столетнего астматика.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Леон.
Взгляд его почему-то остановился на невинной фарфоровой чашке с разноцветными попугаями на боку, до краев налитой густым вином.
– Не придуривайся, – захрипел Мельник. – Хотя, конечно, такой идиот, как ты… Вечная невинная овечка! Ты даже не представляешь себе, что натворил. Я всегда знал, что ты побывал у них, но сука Коровин не верил. Тебя нужно было убрать с самого начала – так нет, этому старому козлу все хотелось посмотреть, что будет дальше. Досмотрелись. Он как будто не понимает, что полетит первым.
– Не думаю, – все так же глядя на чашку с вином, медленно ответил Макрицкий. – Он как раз поднимется очень высоко. А ты должен знать, что ни на какой контакт они в ближайшее время не пойдут. Им это не нужно. Пока, по крайней мере.
– Это они тебе рассказали?
– Антон, я был у них на корабле в бессознательном состоянии. Я не собираюсь оправдываться – в конце концов, я сделал то, что должен был сделать вне зависимости от моих политических предпочтений, так как я, в отличие от тебя, в политику не играю, это не моя песочница, но ты должен знать – никаких программ в меня не вбивали. Это все случайность. Просто случайность.
– Ты идиот, – вздохнул Мельник. – Ты такой наивный идиот, что тебя даже жалко. Ну хорошо, Коровин, с ним все понятно, но ты-то что искал? Или в тебе взыграло миллардерское классовое сознание? Ты понимаешь, что теперь начнется «дикий запад», и хозяевами в нем станут все эти Зараевы и прочие?
– Им незачем врать, Антон. Ты не понимаешь – врать невыгодно. Просто невыгодно.
– Но если иначе нельзя?
– Почему? Потому, что иначе станет ненужной каста профессиональных болтунов, привыкших дергать за ниточки?
– Эти болтуны держали мир в порядке…
– Плевать они хотели на порядок, Антон. Они боялись потерять возможность смотреть сверху вниз. А теперь им придется учиться жить как все. Без ниточек на пальцах. Всего-то навсего.
Мельник тяжело вздохнул.
– Ладно, прощай, покойничек. И у меня к тебе просьба: посиди лучше дома, не надо пытаться лезть в самолет. И прятаться не надо, хорошо?