– Сомневаюсь, – подтвердил Марк. – Эскадра, которую мы приведем, уничтожит все живое на поверхности Файтарла-Ата. Но возможна ситуация, когда это недопустимо.
Ни Первый, ни Хийар не молвили ни слова, но он почувствовал, что их молчание – разное: рини был явно удивлен и не стремился этого скрыть, а серв будто бы понял причину его сомнений. От него уже не веяло холодом бесстрастия.
– Существуют вещи, несовместимые с нашей моралью, – пояснил Марк. – Война, тем более схватка за выживание расы, не знает пощады, люди на войне меняются, творят жестокости, не думая о том, кого и как уничтожают. Еще в двадцатом, даже в двадцать первом веке мы убивали без разбора, убивали всех, солдат и мирных жителей, женщин, детей, стариков… Со временем кое-что изменилось. Мы не можем сжечь несмышленых младенцев, даже если это потомство враждебной нам расы. Во всяком случае, я такого не допущу.
– Ты говоришь о… – начал Хийар.
– Да, о халлаха! Здесь побывали наши разведчики. – Марк кивнул в сторону экрана. – По их данным, на Файтарла-Ата нет бассейнов размножения, резервуары с халлаха и смотрителями за потомством вынесены в космос. Разумеется, мы их не тронем. Но земной корабль был здесь недолго, и я полагаю, что наблюдения велись с большой дистанции… Словом, мне нужно убедиться.
Наступила тишина. Она длилась и длилась, время текло почти ощутимо, мгновения падали словно капли воды в клепсидре. Потом Первый зашевелился на своем сиденье и проговорил:
– Отправляйся к планете, Анат, если это необходимо Судье. Отправляйся и осмотри ее поверхность.
Шар протозвезды дрогнул и покатился за обрез экрана. Солнце, яркое и небольшое, как апельсин, встало точно над серединой пульта, затем чуть сместилось в сторону – бейри маневрировал, определяя курс к Файтарла-Ата. Прыгнет через Лимб?.. – мелькнула мысль у Марка. Обычно вблизи небесных тел этого не делали; гравитационные поля усложняли расчет финишной точки, и вместо пустого пространства можно было очутиться в фотосфере звезды или под поверхностью планеты.
– Я не понимаю, – вдруг сказал Хийар. – Люди и лоона эо похожи друг на друга, но внешнее сходство меж нами – не главное. – Он вытянул тонкие руки, будто демонстрируя их, и повторил: – Нет, не главное! Вы и мы знаем, кто такие дети, для вас и нас высшая ценность – любовь… то, что связывает родичей сильнее, чем планету со звездой… Но дроми иные! Наши миры, наши понятия о жизни, о том, что плохо и что хорошо, наши эмоциональные пространства не пересекаются! Я тебя не понимаю, брат. Разве халлаха – дети? Разве старшие дроми питают к ним какие-то добрые чувства? И разве сами дроми не уничтожают их?..
Бейри не погрузился в Лимб, но Марку показалось, что точка планеты стала немного больше. Возможно, это было лишь иллюзией.
– Дело не в дроми, дело в нас самих, – ответил он. – Я уверен, дроми не в силах представить, как дороги нам дети, у них нет такого понятия. Много лет назад – больше сорока! – они захватили Тхар, взяли тысячи пленных… И знаешь, что они с ними сделали? Отделили мужчин и крепких женщин, а прочих вывезли в Красные Скалы, в ледяную пустыню. Тысячи ребятишек! Убивать не стали, чтобы не возиться с утилизацией тел, но обрекли на верную погибель, на смерть от голода и холода… Потом, когда произошло восстание, когда пришла помощь с Земли, жители Тхара так ожесточились, что перебили дроми всех до последнего… вернее, кроме последнего… – Марк смолк, погрузившись в воспоминания. Затем продолжил: – Но сотворенное дроми не было осознанной жестокостью. С их точки зрения они поступили рационально: крепкие рослые пленники были нужны для строительства стартовых шахт, а мелочь, то есть халлаха, не представляла ценности.
Пигметные пятна у глаз Хийара потемнели.
– Зачем ты об этом рассказываешь? – спросил он.
– Чтобы было ясно: одно и то же событие мы и дроми воспринимаем по-разному. Я часто сталкиваюсь с подобным, даже среди гуманоидных рас.
– И какой отсюда вывод? – внезапно подал голос Первый Регистратор.
– Выводов несколько. Во-первых, не судить предвзято, а если уж судить, то с более общих позиций, чем расовый эгоцентризм. Во-вторых, не руководствоваться соображениями мести, обиды и недоброжелательства. И третье: не надо думать, что непонятные и чуждые нам существа не могут измениться. Изменчивость – базовое свойство разумных созданий, чему есть доказательства, те же мирные дроми на Данвейте. Вспомни, Хийар, вы разрешили им остаться, когда был разорван контракт… два с половиной века они живут рядом с нашими переселенцами… И они изменились!
– Это так, – согласился Хийар. – Однако существа, с которыми вы боретесь, совсем не похожи на дроми с Данвейта. Они не желают изменяться.
– Ты не прав. Как я сказал, жители Тхара перебили захватчиков, всех, кроме одного. Последний, Старший-с-Пятном, не был пленником, а пришел к нам по собственной воле. Мы говорили… – Марк, вспоминая, прикрыл глаза, – говорили не словами, я лишь прикоснулся к его эмоциям… Он не был дроми с Данвейта, он был из тех, с кем мы сражались, и он был другим. Кажется, он понимал, что если дроми победят, победят сейчас, то будут обречены на гибель в будущем.
– Почему, рини?
– Потому, что исчезнет фактор, побуждающий их к изменениям. – Марк прижал ладонь к груди. – Мы, люди!
Яркая точка Файтарла-Ата превратилась в пятнышко. Только по этому признаку Марк мог судить о скорости, с которой мчался «Анат» – как и любой из земных кораблей, он был оборудован гравикомпенсаторами. Чутье астронавта подсказывало, что бейри идет на 0,2 световой, [51] и значит, они доберутся до Фартайла-Ата часа за четыре. Примерно с той же скоростью двигались боевые корабли во внутрисистемных перелетах. Слишком малое время, чтобы заметить их и подготовиться к защите… Шансов у дроми не было.
– Что вы с ними сделаете? – внезапно спросил Первый Регистратор. – Что случится после вашей победы? Тотальное уничтожение?
Марк покачал головой.
– Исключено. Наш Совет не столь кровожаден. И уж во всяком случае, этого не допустим мы, Судьи Справедливости. Пусть живут и пусть изменяются!
– Хапторы поступили бы иначе, – бесстрастно сообщил серв. – Хапторы, фаата и, вероятно, кни’лина. Гуманоиды не склонны оставлять врагов в живых.
– Гуманоиды бывают разные, – откликнулся Марк. – И мы тоже подвержены переменам.
Хийар поднялся, помахал узкими ладошками у висков.
– Меня одолевают мрачные мысли. Будто я увидел свет и тьму… по-вашему, родился… да, родился не в садах астроида, а на какой-то немирной жестокой планете… Пойду к себе. А ты, рини, постарайся думать о хорошем.
Он покинул рубку.
Думай о хорошем… Марк закрыл глаза и попытался снова вызвать любимые образы, Майю и Сашку, Ксению, Ивана и их многочисленное семейство. На худой конец, хотя бы Анте Бранича… Но память о давних годах не отпускала его, и виделись Марку руины Ибаньеса, темные подземелья, где прятались восставшие, и бой на взлетно-посадочном поле у лагеря дроми. Впрочем, Ксения и Майя тоже явились ему – совсем юные, в покрытых пылью комбинезонах, с метателями плазмы на плечах. Все, как в году две тысячи триста десятом…