— Ваша работа не столь важна. Она никоим образом не влияет на завтрашний день.
Она улыбнулась, показав прекрасные ровные белые зубы.
— Не верю, — сердито сказал он.
— Тогда попробуйте сами поиграть в ясновидящего. Не спрашивайте меня о том, что я знаю, раз вы не заинтересованы в результатах или не в состоянии с ними примириться. Здесь, в Белом доме, идет смертельная битва. Сотня людей постоянно сражается за то, чтобы обратить на себя внимание Джино. Нужно проталкиваться локтями сквозь толпу. Вот почему Моль болеет, вернее, притворяется.
— Даже так? — спросил Эрик.
— Он истерик. Сами знаете, им только кажется, что они больны, но на самом деле с ними все в порядке. Таким образом Джино не подпускает к себе других. Он слишком болен, чтобы с ними встречаться. — Она весело рассмеялась. — Да вы же сами его обследовали. Он на самом деле ничем не болен.
— Вы читали медицинские карты?
— Конечно.
— Значит, знаете, что у Джино Молинари три раза обнаруживали рак.
— Ну и что? — махнула рукой Мэри. — Это истерический рак.
— Медицине ничего подобного не…
— Хотите верить учебникам или тому, что видите собственными глазами? — Она внимательно посмотрела на него. — Если хотите тут остаться, то лучше будьте реалистом, научитесь распознавать факты, которые перед вами. Думаете, Тигарден рад тому, что вы здесь? Вы угрожаете его положению. Он уже ищет способы вас дискредитировать. Или вы еще этого не заметили?
— Нет, — ответил Эрик. — Не заметил.
— Тогда у вас нет никаких шансов. Тигарден выкурит вас отсюда, как только… — Она замолчала.
Они подходили к дверям, окруженным двойным кордоном охраны.
— Знаете, зачем Джино на самом деле эти боли? Чтобы с ним носились, заботились о нем как о ребенке. Ему хочется снова стать малышом, сбросить с плеч взрослые обязанности. Понимаете?
— Теории подобного рода выглядят столь совершенными и гладкими! Их так легко высказывать…
— Но они истинны, — прервала его Мэри. — В данном случае.
Она протиснулась между охранниками, открыла дверь и вошла внутрь.
Девушка подошла к постели, бросила взгляд на Джино и рявкнула:
— Вставай, ты, жирный ленивый сукин сын!
Моль открыл глаза и тяжело пошевелился.
— А, это ты. Извини, но…
— Ни за что не извиняйся, — резко ответила Мэри. — Ты вовсе не болен! Вставай! Мне стыдно за тебя. Всем за тебя стыдно! Ты боишься и ведешь себя как маленький ребенок. Разве я могу тебя уважать, если ты так поступаешь?
Джино помолчал и ответил:
— Может, я вовсе не жду от тебя уважения.
Тирада девушки, похоже, огорчила его больше, чем все остальное.
Только теперь он заметил Эрика и мрачно спросил его:
— Слышите, доктор? Ее невозможно удержать! Она входит сюда, когда я умираю, и обращается со мной подобным образом. Кто знает, может, из–за этого я и умираю. — Генсек осторожно потер живот. — Я больше ничего не чувствую. Вероятно, это все тот укол, который вы мне сделали. Что это было?
«Это не укол, а операция, сделанная Мак–Нейлу, лежащему этажом ниже. Ты выздоровел, так как повар Белого дома получил искусственное сердце. Я был прав», — подумал Эрик.
— Раз с тобой все в порядке… — начала Мэри.
— Ладно, — вздохнул Молинари. — Сейчас поднимусь, только, ради всего святого, дай мне немного времени, хорошо? — Он начал вертеться, пытаясь подняться с постели. — Хорошо, я встану. Это тебя удовлетворит? — Его голос сорвался на крик.
Мэри Рейнеке повернулась к Эрику.
— Видите? Я могу вытащить его из постели, сделать так, что он будет стоять на ногах, как подобает мужчине.
— Поздравляю, — язвительно буркнул Джино, с трудом принимая вертикальное положение. — Мне не нужен медицинский персонал, вполне хватает тебя одной. Но я заметил, что от болей меня избавил доктор Свитсент, а не ты. Ты когда–нибудь пыталась делать что–либо еще, кроме как орать на меня? Если я снова встал на ноги, то только благодаря ему.
Он обошел ее и направился к шкафу за халатом.
— Джино на меня жалуется, — сказала Мэри Эрику. — Но в глубине души знает, что я права.
Она спокойно стояла, заложив руки за спину, и наблюдала за тем, как секретарь завязывал пояс голубого халата и надевал тапочки из оленьей кожи.
— Замечательно, — буркнул Молинари доктору, кивая на Мэри. — Она думает, будто тут главная.
— Вы вынуждены делать то, что говорит мисс Рейнеке? — поинтересовался Эрик.
Молинари рассмеялся.
— Конечно. Разве не видно?
— А что происходит, если вы ее не слушаетесь? Она обрушивает на вас небеса?
— Да, можно и так сказать, — кивнул Молинари. — У нее есть один сверхъестественный талант… быть женщиной. Так же как у Кэти, вашей жены. Я рад, что Мэри рядом со мной. Я люблю ее. Неважно, что она на меня кричит. Ведь я действительно встал постели, и со мной ничего не случилось. Она права.
— Я всегда знаю, когда ты притворяешься больным, — заметила Мэри.
— Идемте, доктор, — сказал Молинари. — Для меня организовали одну демонстрацию, и я хочу, чтобы вы тоже ее увидели.
В сопровождении охраны они пересекли коридор и вошли в помещение, запиравшееся на замок. Эрик узнал проекционный зал, противоположную стену которого занимал гигантский встроенный видеоэкран.
— Мое выступление, — пояснил Молинари, когда они занимали места.
Он дал знак, и большой экран засветился.
— Завтра вечером оно будет показано по всем телеканалам. Я хотел бы заранее узнать ваше мнение, на случай, если что–то стоит поменять.
Моль шаловливо посмотрел на Эрика, словно чего–то недоговаривая.
«Зачем ему нужно мое мнение?» — думал доктор, глядя на экран, на котором появилось изображение Генерального секретаря ООН.
Тот был в парадном мундире главнокомандующего вооруженными силами Земли, с медалями, шевронами и лентами. Прежде всего в глаза бросалась жесткая маршальская фуражка. Ее козырек частично закрывал округлое лицо с массивными скулами, так что видна была лишь его нижняя часть — подбородок, покрытый темной щетиной, и сурово сжатые губы.
Его щеки, как ни странно, не выглядели обвисшими, скорее напротив. На экране виднелось суровое каменное лицо, невозмутимое, полное властной силы, которой Эрик никогда прежде не видел у Моля.
Но так ли это?
На самом деле видел, но много лет назад, когда Моль только вступал в должность, был моложе и не сгибался под бременем ответственности. Человек на экране заговорил. Его голос был прежним, точно таким же, как в минувшие времена, десять лет назад, до того как разразилась жуткая и безрезультатная война.