Порог между мирами | Страница: 52

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

13

Билл Келлер ощутил рядом с собой маленькое живое существо, улитку или слизняка, и сразу же перебрался в него. Но его обманули; это существо было слепым. Он выбрался наружу, как и хотел, но не мог ни видеть, ни слышать — только двигаться.

— Верни меня назад, — закричал он в панике, — посмотри, что ты наделала, ты переселила меня во что–то неподходящее.

И сделала это нарочно, думал он, извиваясь в разные стороны и пытаясь найти Эди.

Только бы дотянуться до нее, сказал он себе. Если вытянуть вверх… но вытягивать было нечего — никаких конечностей. На что я похож сейчас, когда я наконец выбрался? — думал он, пытаясь хоть как–то сориентироваться вокруг. Как называются эти штуки в небе, которые светят? Небесные огни… я могу видеть их? Нет, не могу.

Он начал двигаться, поднимаясь как можно выше и затем опускаясь, чтобы ползти — единственное движение, доступное ему в его новой жизни, жизни снаружи.

Уолт Дейнджерфильд летел по небу, хотя сам сидел неподвижно в сателлите, положив голову на руки. Боль внутри его росла, менялась и засасывала его, пока, как бывало и раньше, он не потерял способности думать о чем–либо ином.

И тут ему показалось, что за иллюминатором сателлита что–то мелькнуло. Вспышка — очень далеко, на ободке темного края Земли. Что это? — спросил он себя. Взрыв, подобный тем, которые он наблюдал и от которых сжимался в страхе несколько лет назад… огоньки, вспыхивающие на земной поверхности. Неужели снова они?

Он стоял у иллюминатора, взволнованно дыша, напряженно вглядываясь в темноту. Время шло, но никаких вспышек больше не наблюдалось. Да и та, которую он видел, была какой–то неопределенной, размытой, с диффузией, придававшей ей нереальный вид, как будто она существовала только в его воображении.

Больше похоже, думал он, на воспоминание о событии, чем на само событие. Должно быть, пришел он к выводу, это побочное эхо. Отзвук Катастрофы, блуждавший где–нибудь в пространстве… безопасный сейчас. Да, скорее всего.

Но все же он испугался. Как и боль внутри его, это явление было слишком необычным, чтобы он мог отнестись к нему легко. Казалось, здесь все же таилась какая–то опасность, от которой нельзя было просто так отмахнуться.

Я болен, повторил он про себя, подводя итог жалобным размышлениям, вызванным чувством дискомфорта. Неужели они не могут приземлить меня? Неужели я обречен вечно оставаться здесь, снова и снова ползая по небесам?

Для собственного удовольствия он поставил запись минорной мессы Баха; величественное пение хора заполнило сателлит и заставило Дейнджерфильда забыть обо всем. Таившаяся внутри боль, как и воспоминание о тусклом отсвете вспышки за иллюминатором, начала покидать его.

«Кирие элейсон», — прошептал он. Греческие слова, вставленные в латинский текст… как странно. Пережитки прошлого, все еще живые… по крайней мере, во мне. Я поставлю мессу Баха для района Нью–Йорка, решил он. Думаю, им понравится, там много интеллектуалов. Собственно, почему я должен только выполнять заявки? Я должен вести их за собой, а не потакать их вкусам. Особенно, подумал он, если я не собираюсь здесь задерживаться… мне бы лучше собраться с силами и ударно поработать перед концом.

И тут его сателлит задрожал. Пошатнувшись, Дейнджерфильд ухватился за ближайшую стенку; сотрясение прошло через него серией ударных волн. Вещи падали, сталкивались и разлетались; он удивленно осматривался.

Метеор?

Похоже было на то, что сателлит кто–то атаковал.

Он выключил музыку и стоял, прислушиваясь и ожидая. Вдали за иллюминатором он увидел еще одну тусклую вспышку и подумал: они могут добраться до меня. Но зачем? Мне осталось недолго… почему бы им просто не подождать? А затем он подумал: черт побери, я жив — и буду действовать как живой. Я еще не сдох!

Он включил передатчик и сказал в микрофон:

— Прошу прощения за паузу. Но я почувствовал головокружение, должен был ненадолго прилечь и не заметил, как кончилась пленка. Так или иначе…

Смеясь своим обычным смехом, он посматривал в иллюминатор, ожидая новой вспышки. Одна, слабая и далекая… он почувствовал некоторое облегчение. Может быть, они все–таки не доберутся до него; кажется, они потеряли цель, будто его местонахождение стало для них загадкой.

Я поставлю самую древнюю пластинку, которую только см огу найти, решил он. В качестве вызова. «Für Mich Bist Du Schön» — вот что я выберу. Подразним из темноты, как говорится, и он снова засмеялся, подумав: черт возьми, а хорошо я их подразню. Уверен — те, что пытаются погубить меня, такого не ожидают. Если меня действительно хотят погубить.

Может быть, они просто устали от моей вечной болтовни и чтения, предположил Дейнджерфильд. Что ж, если так — встряхнем их.

— Я снова в эфире, — сказал он в микрофон, — по крайней мере, на некоторое время. Итак, что я намеревался сделать? Кто–нибудь помнит?

Толчки больше не повторялись. У него было ощущение, что на некоторое время враги затихли.

— Подождите–ка, — сказал он, — загорелась красная лампочка. Кто–то вызывает меня снизу. Минуточку.

Он нашел в фонотеке нужную запись и перенес ее на магнитофон.

— Я получил заявку на «Für Mich Bist Du Schön», — объявил он с некоторым злорадством, думая о том, как расстроились те, внизу. — Ну как, можно устоять?

Нельзя, сказал он себе. И против сестер Эндрюс — тоже! Дейнджерфильд, как всегда, неподражаем.

Улыбаясь, он включил запись.

Ликующая Эди Келлер, дрожа от восхищения, наблюдала за червяком, медленно ползущим по земле, и знала с полной уверенностью, что ее брат находится в нем. Потому что внутри себя, внизу живота, она слышала монотонное: бум, бум, бум! — как бы эхо скрытых биологических процессов, происходящих в червяке.

— Убирайся из меня, червяк, — сказала она, хихикая.

Интересно, что думал червяк о своем нынешнем существовании? Так ли он ошарашен, как, возможно, ошарашен Билл? Я должна приглядывать за ним, поняла она, имея в виду существо, извивающееся по земле. Потому что он может потеряться.

— Билл, — сказала она, наклоняясь к червяку, — ты такой смешной. Ты весь красный и длинный, ты знаешь об этом? — И затем она подумала: что мне надо было сделать, так это пересадить Билла в какое–нибудь человеческое существо. Почему я не догадалась раньше? Тогда все было бы в порядке. Я бы получила настоящего брата, отдельного от меня, с которым я могла бы играть.

Но с другой стороны, у нее внутри поселилась бы новая, незнакомая личность, что вовсе не казалось ей таким уж забавным.

Кого бы я выбрала? — спросила она себя. Кого–нибудь из детей в школе? Взрослого? Держу пари, Биллу хотелось бы стать взрослым. Может быть, мистера Барнса? Или Хоппи Харрингтона, который, во всяком случае, боялся Билла. Или — она даже вскрикнула от радости — маму. Это будет так легко сделать. Я могу прижаться к ней, лечь рядом… И Билл может перейти в нее, а у меня внутри будет моя собственная мама. Здорово! Тогда я смогу заставить ее сделать все, что захочу. А она сможет подсказывать, как мне себя вести.