Лишившись совиных глаз, он стал плохо видеть. Свет, казалось, померк, и все, что он мог различить, — несколько ближайших к нему теней. Это были деревья.
Неподалеку, на фоне тусклого ночного неба, угадывались очертания дома Хоппи.
— Впусти меня, — сказал Билл, еле шевеля губами. Он перекатывался в яме, он колотился о ее стенки, покуда листья не превратились в труху. — Я хочу войти.
Какое–то животное, услышав его, на всякий случай отскочило в сторону.
— Внутрь, внутрь… — повторял Билл. — Я не могу долго оставаться снаружи, я умру. Эди, где ты?
Он не чувствовал ее рядом, он чувствовал только присутствие фокомелуса в доме.
Лучшее, что он мог сделать, — это катиться к дому.
Рано утром доктор Стокстилл подошел к покрытому толем домику Хоппи Харрингтона, чтобы в четвертый раз попытаться начать лечение Уолта Дейнджерфильда. Он сразу же заметил, что и передатчик и все огни в доме включены. Несколько озадаченный, он постучал в дверь.
Дверь открылась, и он увидел на пороге Хоппи Харрингтона, сидящего в «мобиле». Фокомелус смотрел на него странно — настороженно, как бы опасаясь чего–то.
— Хочу попытаться еще раз, — сказал Стокстилл, зная, как все это бесполезно, но тем не менее желая продолжать во что бы то ни стало. — Можно?
— Да, сэр, — ответил Хоппи. — Пожалуйста.
— Дейнджерфильд еще жив?
— Да, сэр. Если бы он умер, я знал бы. — Хоппи откатился в сторону, чтобы впустить доктора. — Пока еще он должен быть там.
— Что случилось? — спросил Стокстилл. — Ты что, всю ночь бодрствовал?
— Да, — сказал Хоппи, — я разбирался, как что работает. — Он катался на «мобиле» взад–вперед, напряженно морща лоб. — Это трудно, — пояснил он, явно занятый своими мыслями.
— Я тут подумал и решил, что идея лечения двуокисью углерода ошибочна, — говорил Стокстилл, усаживаясь перед микрофоном. — На этот раз я попробую применить метод свободных ассоциаций, если только смогу связаться с Дейнджерфильдом.
Фокомелус продолжал разъезжать по комнате; его «мобиль» ударился о край стола.
— Извините, — сказал Хоппи. — Я нечаянно. Я не хотел.
Стокстилл заметил:
— Какой–то ты другой сегодня…
— Я тот же самый. Только я — Билл Келлер, — сказал фокомелус, — а не Хоппи Харрингтон.
Правым экстензором он указал в угол:
— Хоппи там. Теперь это он.
В углу лежал сморщенный, выцветший объект длиной в несколько дюймов. Рот его был открыт, демонстрируя полное отсутствие зубов. Объект казался человекоподобным, и Стокстилл подошел, чтобы получше рассмотреть его.
— Это был я, — сказал фокомелус, — но прошлой ночью я подобрался к Хоппи достаточно близко, чтобы перейти в него. Он сильно сопротивлялся, но он боялся, и поэтому я победил. Я изображал одного мертвеца за другим. Священник доконал его.
— Вы знаете, как работает приемник? — спросил фокомелус после небольшой паузы. — Потому что я не знаю. Я пытался разобраться, но не смог. Я заставил огни светиться, включал их и выключал. Я тренировался всю ночь.
Чтобы продемонстрировать свои успехи, он подъехал к стене и с помощью ручного экстензора пощелкал выключателем.
Стокстилл, глядя на маленькую мертвую оболочку, которую он держал в руках, наконец сказал:
— Я знал, что оно не могло бы остаться в живых.
— Оно просуществовало некоторое время, — сказал фокомелус, — почти час. Неплохо, да? Правда, часть срока оно провело в сове. Я не знаю, считается ли это.
— Я… пожалуй, лучше начну вызывать Дейнджерфильда, — сказал наконец Стокстилл. — Он в любой момент может умереть.
— Конечно, — кивнул фокомелус. — Хотите, чтобы я это забрал?
Он протянул экстензор, и Стокстилл отдал ему гомункулуса.
— Меня проглотила сова, — сказал фок, — и мне это не понравилось, но глаза у нее были великолепные. Мне нравилось пользоваться ими.
— Да, — машинально подтвердил Стокстилл, — у сов исключительно хорошее зрение. Вы, должно быть, испытали интересные ощущения.
Оболочка, которую он только что держал в руках… Ему казалось — такое невозможно. И все же это было не так уж и странно… Фокомелус передвинул Билла только на несколько дюймов — вполне достаточно. Если сравнивать с тем, что он сделал с доктором Блутгельдом… Видимо, потом Хоппи потерял след, потому что Билл, освободившись из тела своей сестры, перебрался в первую попавшуюся субстанцию, затем — в другую. И наконец он нашел фока и перешел в него, вытеснив Хоппи из принадлежащего тому тела.
Это был неравноценный обмен. Хоппи Харрингтон проиграл; тело, которое ему досталось, продержалось самое большее несколько минут.
— Вы знаете, — спросил Билл Келлер, запинаясь, как будто он еще не полностью контролировал тело фока, — что Хоппи на какое–то время захватил сателлит? Все всполошились, меня разбудили посреди ночи, а я разбудил Эди. Вот почему я очутился здесь, — честно признался он, настороженно ожидая реакции доктора.
— И что же ты теперь собираешься делать? — спросил Стокстилл.
Фок ответил:
— Мне надо научиться пользоваться новым телом. Это так трудно. И еще эта гравитация… раньше я просто парил. Знаете что? Я нахожу его экстензоры просто великолепными. Я уже многое могу делать ими.
Экстензоры взметнулись, коснулись картины на стене, слегка похлопали по передатчику.
— Я должен найти Эди, — сказал фок. — Я хочу сказать ей, что со мной все в порядке. Держу пари, она думает — я мертв.
Повернувшись к микрофону, Стокстилл сказал:
— Уолтер Дейнджерфильд, это доктор Стокстилл из Вест–Марина. Вы меня слышите? Если да, ответьте. Мне бы хотелось возобновить лечение, которое мы уже пытались начать на днях.
Он подождал, затем опять повторил то же самое.
— Вам придется пробовать много раз, — сказал фокомелус, наблюдая его попытки. — Это нелегко, потому что он так слаб, что не в силах подняться с койки. Кроме того, он не понял, что произошло, когда Хоппи перехватил у него управление сателлитом.
Стокстилл кивнул в знак согласия, надавил на кнопку микрофона и начал все сначала.
— Можно мне уйти? — спросил Билл Келлер. — Можно, я пойду поищу Эди?
— Конечно, — ответил Стокстилл, нервно потирая лоб; он взял себя в руки и сказал: — Будь осторожен, может быть, тебе не удастся еще раз перейти.
— Я не хочу больше переходить, — сказал Билл. — Мне здесь нравится. Главное, что здесь никого нет, кроме меня. — Поясняя, он добавил: — Я хочу сказать, что я существую самостоятельно, а не как часть кого–то. Вообще–то я раньше переходил, но только в какое–то совсем слепое существо. Эди хитростью пересадила меня в него, и оно совершенно ничего не могло делать. На этот раз все по–другому.