Брискин достал из стенного шкафа крошечной студии пальто и начал одеваться, Не было смысла оттягивать возвращение на Землю, тем более что полет предстоял долгий и утомительный.
— Так ты что, вообще не вернешься в эфир? — спросила не отстававшая от него ни на шаг Пегги. — Даже не закончишь эту передачу? Нет.
— Но ведь Юницефалон скоро кончит, и что тогда останется? Пустой экран? Знаешь, Джим, уходить подобным образом… я не верю, что ты так сделаешь, это просто на тебя не похоже.
Брискин остановился в дверях студии.
— Ты же слышала, что он там говорил. Что он мне приказал.
— Никто никогда не оставляет экран пустым. Природа не терпит пустоты. И если ее не заполнишь ты, это неизбежно сделает кто-нибудь другой. Смотри, Юницефалон уже уходит из эфира. — Пегги. указала на монитор. Цепочка слов остановилась. Еще мгновение, и экран снова превратился в тусклый серый прямоугольник. — Это твоя ответственность — да что там я рассказываю, словно ты сам не понимаешь.
Брискин повернулся к Эду.
— Так мы что, снова в эфире?
— Да Эта штука наговорилась, во всяком случае — на какое-то время. — Эд замолк и не нуждающимся в пояснениях жестом указал на освещенную софитами сцену.
Как был, в пальто, засунув руки в карманы, Брискин встал перед камерой, улыбнулся и сказал:
— Перерыв закончился, и мы снова вместе, дорогие друзья, не знаю уж — надолго ли. Так что продолжим.
Эд Файнберг включил запись оглушительных аплодисментов; Брискин вскинул руки, призывая несуществующую аудиторию к тишине. — А нет ли у кого-нибудь из вас на примете приличного адвоката? — вопросил он саркастически. — Если есть, сведите нас с ним, и поскорее, пока ФБР сюда не добралось.
Как только замер голос Юницефалона и экран телевизора потух, Максимилиан Фишер повернулся к своему двоюродному брату Леону и горько сказал:
— Ну вот я и отставлен от должности.
— Да, Макс, — тяжело вздохнул Леон, — вроде как так оно и есть.
— А заодно и ты, — отметил Макс. — Тут уж все будет подчищено, можешь быть уверен. «Аннулируется». — Он скрипнул зубами. — А ведь это даже и оскорбительно. Неужели ж он не мог сказать уходит в отставку!
— Думаю, у него это просто такая вот манера выражаться, — успокоил его Леон. — Да ты не расстраивайся, Макс, не заводись, тебе нельзя, с твоим-то сердцем. И не забывай, что ты сохранил свою резервную должность, а это главная резервная должность, какая только есть, — Резервный президент Соединенных Штатов. А что тебя избавили ото всех этих усилий и заморочек, так это ты просто счастливчик.
— А вот интересно, дозволяется мне закончить этот ужин или нет? — сказал Макс, поглядывая на поднос с едой; отставка мгновенно вернула ему исчезнувший было аппетит. По размышлении экс-президент остановил свой выбор на сандвиче с курятиной и разом отхватил от него весьма солидный кусок. — Мой он, и все тут, — решительно пробубнил он набитым ртом. — Я же все равно должен и жить здесь, и питаться регулярно — верно?
— Верно, — поддержал брата юридически подкованный Леон. — Это предусмотрено в контракте, который наш профсоюз заключил с Конгрессом, помнишь, как это было? Зря мы тогда, что ли, бастовали?
— А все-таки приятно мы тут пожили, — констатировал Макс, успевший уже покончить с куриным сандвичем и перейти к эгногу [10] . Но скинуть со своих плеч тяжелую обязанность принимать ответственные решения было еще приятнее; он глубоко, с облегчением вздохнул и откинулся на высокую гору подушек.
«А с другой стороны, — думал он, — мне вроде как нравилось принимать решения. В смысле, что это вроде как… — ему потребовалось большое усилие, чтобы поймать ускользающую мысль, — вроде как совсем по-другому, чем сидеть в резерве или на пособии. В этом было что-то такое… Удовлетворение, — разобрался он наконец. — Удовлетворение, вот что я получал. Вроде как я что-то свершал».
Прошли какие-то минуты, а Максу уже недоставало этого чувства, ему казалось, что из него словно что-то вынули, словно все окружающее стало вдруг бессмысленным, ненужным.
— Леон, — сказал он, — а я совсем не отказался бы побыть президентом еще месяц. Мне нравилась эта работа. Ты понимаешь, о чем я?
— Да, — пробубнил Леон, — пожалуй, понимаю.
— Ничего ты не понимаешь, — отрезал Макс.
— Я стараюсь, Макс, — обиделся Леон. — Честно.
— Не надо было мне давать им волю, — горько посетовал Макс. — Позволять, чтобы эти инженерышминженеры латали своего драгоценного Юницефалона. Нужно было притормозить этот проект хотя бы на время. На полгода там или больше.
— Да что там теперь говорить, — вздохнул Леон. — Поздно, раньше надо было.
«А поздно ли? — спросил у себя Макс. — Ведь с этим Юницефалоном 40-Д всегда может что-нибудь случиться. Несчастный случай».
Он обдумывал эту идею, параллельно вгрызаясь в обширный кусок яблочного пирога, покрытый толстым ломтем сыра. Если считать знакомых, способных устроить подобную штуку — и не раз доказавших свое умение на практике, — так это и пальцев не хватит…
«Серьезная, почти неустранимая поломка, — думал он. — Как-нибудь ночью, когда все уже спят, и во всем Белом доме бодрствуем только мы, он и я. Пришельцы сумели, а мы что, глупее?»
— Ты смотри, Джим-Джем Брискин снова в эфире! — воскликнул Леон, указывая на телевизор. И правда, там ослепительно сверкал знаменитый, до боли знакомый рыжий парик, и Брискин выдавал нечто до колик смешное, а в то же время и глубокомысленное, нечто такое, что заставляет задуматься. — Ну, вообще, — сказал Леон. — Он же там насчет ФБР прикалывается, и это теперь, после всего этого. Этот мужик, он вообще ничего не боится.
— Отстань, — отмахнулся Макс. — Я думаю. Он подошел к телевизору и выкрутил звук до упора.
Мысли у Макса были очень серьезные, и он не хотел, чтобы что-то его отвлекало.
Погрузку почти закончили. Скрестив на груди руки, Оптус стоял рядом с кораблем. Выглядел он до крайности хмуро. Зато лицо капитана Франко, неторопливо спускавшегося по сходням, просто сияло.
— А в чем, собственно, дело? — ухмыльнулся он. — Вам же за все заплатили.
Оптус промолчал. Отвернувшись, он начал подбирать полы своей одежды. Нога капитана опустилась на край длинной хламиды.
— Минутку. Не спеши, я еще не кончил.
— Да? — повернулся Оптус. В движениях туземца чувствовалось достоинство, чуть ли не величавость. — Я возвращаюсь в поселок.
Он скользнул глазом по сходням, по животным и птицам, которых загоняли на борт космического корабля.
— Мне нужно организовать новую охоту. Франко закурил сигарету.