– У нас кончилось спиртное, – замечает Джек, ставя его обратно на кофейный столик.
– Ради бога, Джек, я хочу знать, чего ты добился, – произносит Арни. – Ты мне можешь что–нибудь показать?
Продолжая говорить, он выходит на кухню, и голос его становится глуше. Женщина рядом с Джеком неотрывно на него смотрит, рот ее обмяк, словно он так крепко прижимает ее к себе, что ей трудно дышать. «Надо уйти отсюда и быть самими собой», – думает Джек. Потом, оглянувшись, замечает, что они одни; Арни вышел из комнаты и не может их видеть. Его голос доносится из кухни, где он разговаривает со своим ручным бликменом. Значит, они наедине.
– Не здесь, – прерывисто говорит Дорин. Но все ее тело дрожит, и она не сопротивляется, когда он обнимает ее за талию; она готова ко всему, потому что тоже хочет его. У нее тоже нет сил сдерживаться. – Да, – произносит она. – Только быстро. – Она впивается ногтями в его плечи, глаза у нее закрыты, она стонет и вздрагивает. – Сбоку, – шепчет она, – юбка на пуговицах.
Склонившись над ней, он видит, как распадается ее томная, почти перезревшая красота. Зубы покрываются желтыми трещинами и раскалываются, десны зеленеют и становятся иссохшими, словно дубленая кожа, а когда она закашлялась, в лицо полетели целые пригоршни праха. «Гадло обогнало меня», – осознает он. Он не успел. Он отпускает ее, и она откидывается назад с резким треском рассыпающихся костей.
Глаза у нее заволакиваются дымкой и становятся мутными, а из одного высовывается волосатое щупальце мохнатого насекомого, пытающегося выбраться наружу. Его крохотные глазки краснеют в пустой глазнице незрячего глаза и снова скрываются в глубине. Насекомое начинает возиться внутри, и глаз женщины вспучивается. На мгновение оно снова высовывается из ее зрачка и озирается, не в силах понять, что происходит вокруг, – оно еще не научилось пользоваться разлагающимся механизмом, внутри которого обитает.
Груди ее, как перезревшие дождевики, выбросили клубы спор в его лицо и тут же осели и сморщились, сея гнилостный запах времени, запах Гадло, давно уже поселившегося в ней и сейчас пробирающегося на поверхность.
Мертвый рот подергивался, пока из глубины, с самого дна трубочки, шедшей через ее горло, не просипело: «Ты не успел». После чего голова полностью отвалилась, оставив вместо себя белый заостренный конец выступающего позвоночника.
Джек отпустил ее, и она осела грудой плоских, почти прозрачных колец, словно высохшая змеиная кожа; он посмотрел на них и стряхнул с себя. И тут же, к собственному изумлению, услышал, как из кухни доносится ее голос.
– Пожалуй, я пойду домой, Арни. Я не могу долго выносить Манфреда: он все время движется, мелькает, ни секунды не посидит спокойно. – Обернувшись, Джек увидел, что она стоит там, совсем рядом с Арни, и целует его в ухо. – Спокойной ночи, милый.
– Я как–то читал о ребенке, который думал, что он – машина, – произнес Арни, и тут дверь захлопнулась – больше Джек не слышал и не видел их.
«Я действительно пьян, – решил он, потерев лоб. – Что со мной? Сознание расщепляется…»
Он закрыл глаза, пытаясь собраться с силами. На ковре, рядом с диваном, Манфред Стайнер вырезал из журнала картинку, чему–то улыбаясь. Бумага шуршала, и этот звук еще больше отвлекал Джека, мешая ему сосредоточиться.
Из кухни доносилось тяжелое дыхание и натужные стоны. Что они там делают? Втроем, она, Арни и его ручной бликмен… Стоны стали реже и наконец совсем затихли. Опять наступила полная тишина.
«Как я хочу домой, – с отчаянием подумал Джек. – Как хочу выбраться отсюда!» Его тошнило, он был так слаб, что не мог подняться, и так и остался сидеть на диване.
«Гадл–гадл–гадл, – звучало у него в голове, – я – гадл–гадл–гадл».
«Прекрати», – скомандовал он.
«Гадл–гадл–гадл–гадл», – ответило ему.
Со стен осыпалась пыль. Стены комнаты трещали от ветхости, разлагаясь у него на глазах. «Гадл–гадл–гадл», – звучала комната. «Гадло здесь, он гадл–гадл тебя, и ты станешь гадостью».
Неуверенно поднявшись на ноги, Джек с трудом добрался до магнитофона Арни, достал кассету и после нескольких неудачных попыток все–таки умудрился ее поставить.
Дверь на кухню с шумом раскрылась, и кто–то вперился в него взглядом.
«Надо удирать отсюда, – повторил про себя Джек. – Надо сопротивляться, надо вырваться, иначе мне конец. Оно пожирает меня».
Он судорожно рванул регулятор звука, и музыка, взвыв, оглушила его, затопила комнату, обрушившись на стены, мебель – всех и вся.
Дверь на кухню сорвалась с петель и упала плашмя. Что–то поспешно выбежало из кухни, встревоженное ревом. Оно пробралось мимо него и дотянулось до ручки громкости – звук отхлынул.
И ему стало лучше. Слава тебе господи, он в своем уме.
Высадив отца у офиса подставной компании, Джек Болен вместе с Манфредом отправился в Льюистаун к Дорин Андертон.
– Что с тобой, Джек? – открыв дверь и глянув на него, спросила она.
Джек с Манфредом вошли внутрь.
– Сегодня вечером случится несчастье – ответил Джек.
– Ты уверен? – Она расположилась напротив него. – А ты обязательно должен быть? Хотя, кажется, обязательно. Может, ты ошибаешься?
– Манфред рассказал мне, – ответил Джек. – Он видел.
– Не бойся, – нежно промолвила Дорин.
– Но я уже боюсь, – заметил он.
– А что будет такого плохого?
– Не знаю. Этого Манфред не может мне рассказать.
– Но… – Она взмахнула рукой. – Тебе же удалось установить с ним контакт, это же замечательно. Именно этого Арни и хотел.
– Надеюсь, ты будешь у него, – продолжил Джек.
– Да, буду. Хотя от меня мало что зависит. Что для него значит мое мнение? Но я уверена, Арни будет доволен; думаю, ты тревожишься без всяких причин.
– Это конец, – произнес Джек, – между мной и Арни. Я знаю, что это произойдет сегодня вечером, но не знаю почему. – Он почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. – Более того, мне кажется, что Манфреду не просто известно будущее, он в каком–то смысле сам его организует, он способен заставить его реализоваться в наихудшем виде, потому что это представляется ему естественным – именно так он воспринимает действительность. Выходит, когда мы находимся рядом с ним, мы погружаемся в пучину его реальности. Она захлестывает нас, подменяя наш привычный взгляд на вещи, и последовательность событий, усвоенная нами, каким–то образом нарушается и замещается другими событиями. Для меня совершенно не свойственно такое отношение к будущему; со мной раньше никогда такого не было.
Он умолк.
– Ты проводишь с ним слишком много времени. Ты и так склонен… – Дорин замялась, – к нестабильности. Это у вас общее. Предполагалось, что ты вернешь его в наш мир, научишь соразделять реальность нашего общества… а вместо этого он затянул тебя в свой? Я не верю во все эти предвидения – по–моему, это была ошибка с самого начала. Лучше тебе все бросить и расстаться с мальчиком. – Она взглянула на Манфреда; тот стоял у окна, высунувшись на улицу. – Если ты больше ничего не можешь с ним сделать.