Нечаев, стиснув зубы, чуть повернул голову, преодолевая свинцовую тяжесть, которая стремилась размазать его по креслу, и в этот миг корпус их корабля часто завибрировал, посылая навстречу атакующему звену истребителей плотные очереди снарядных трасс.
Он успел заметить, как взорвался головной корабль. Хьюго сам управлял огнем орудий, с нечеловеческой точностью рассчитывая каждую долю градуса упреждения при повороте стволов, и потому первый же залп достиг цели.
Еще одна длинная, вибрирующая очередь, и сознание Вадима не выдержало, столбик счетчика перегрузок вот уже несколько секунд как перевалил за критическую для человека отметку. Последнее, что он успел заметить, перед тем как на него навалилась чернота беспамятства, было показание бортового хронометра.
Красная цифра в дополнительном окошке говорила о том, что прошло всего лишь сто сорок секунд с того момента, как его корабль начал атаку на головной крейсер армады…
* * *
Вадим очнулся, когда на всех обзорных экранах корабля уже простиралось плотное покрывало облачности, прикрывавшее район космодрома.
Заметив, что он пришел в себя, Хьюго повернул голову.
— Все в порядке, командир, — скупо доложил он. — Я уже послал запрос на посадку.
Нечаев нашел в себе силы только для слабого кивка. Все тело казалось избитым, расплющенным.
Никуда не годится… — подумал он. В душе Вадима внезапно появилось растущее чувство злобы, причем не против конкретного человека или события — против всей ситуации в принципе.
Потом на смену боли и злости пришли иные чувства и ощущения.
Управляемый Хьюго челнок снижался, сила тяжести исчезла, на некоторое время наступила невесомость, которая, как ни странно, притупила боль, а в памяти вдруг всплыли обрывочные картины боя. Вспышки от взрывов таранящих обшивку крейсеров импровизированных истребителей, которые после залпа не успели сманеврировать, уклоняясь от столкновения, затем вспомнились собственные очереди, грызущие обшивку корабля–пришельца, мутный взрыв декомпрессии… и два тела в ореоле кровавых капелек…
Забудет ли он когда–нибудь искаженные мгновенной агонией лица двух незнакомых, убитых его рукой землян?
Он не ответил сам себе на мысленный вопрос, а чуть повернул голову и спросил:
— Хью, сколько нас вернулось?
— Из боя вышли пять кораблей, — ответил андроид. — На обратном пути под атаками истребителей погибли еще четыре.
— Выходит, мы единственные?!.
— Да.
Цифра потерь ошеломила его.
А что они хотели, на что надеялись, атакуя огромные крейсеры на обыкновенных грузопассажирских челноках, которым перевооружение не прибавило ни маневренности, ни других боевых качеств…
Но я ведь выжил… — пришла отстраненная, сиротливая мысль.
Да… — сам себе ответил Вадим, — выжил, благодаря своей нетерпеливости, обернувшейся везением… и, — он покосился на человекоподобного робота, застывшего в кресле второго пилота, — благодаря Хьюго.
— Сколько ты сбил? — вслух спросил Вадим.
— Двоих — ответил дройд. — Остальные сами повернули назад, когда их пилотам стало ясно, что наша задняя полусфера создает заградительный огонь. — Он секунду помолчал, а потом добавил: — Они выпустили в нас ракеты, и я истратил весь боекомплект, сбивая их.
Вадим только покачал головой. Ему трудно было представить финальную часть полета, которую он провел в полном беспамятстве.
— Думаю, тебе стоит рассказать обо всем Шахоеву, командир, — внезапно произнес дройд.
— Я не хочу его видеть, — ответил Вадим.
— Ты думаешь о скверно спланированной операции?
— Да.
— Тогда ты обязан поговорить с ним, чтобы ошибки не повторялись вновь.
— Хватит разговаривать со мной, как нянька с ребенком, — внезапно огрызнулся Нечаев. — Сажай корабль.
* * *
Перистые облака расступились, внизу показалась поверхность планеты: серые, размеченные белыми линиями взлетно–посадочные полосы, коробочки зданий…
Все это залитое солнцем млеющее в знойном мареве спокойствие было ложью, мирной декорацией, которой вскоре суждено рухнуть, превратиться в воронки и руины под ударами неизбежно надвигающейся армады.
Вадима, несмотря на то что он остался жив, внезапно захлестнула неподконтрольная разуму волна отчаяния, — он видел многокилометровые, клиновидные громады боевых крейсеров, в которые врезались крохотные челноки и гибли, тараня обшивку, взрываясь в сетке заградительного лазерного огня, а огромные космические чудовища, невзирая на пробоины, сбитые надстройки и мутные, полные обломков облака декомпрессионных взрывов, продолжали неумолимо двигаться вперед…
Нам не остановить их… — вот о чем думал Вадим, глядя, как приближается земля и стремительно проносятся мимо габаритные дорожки сигнальных огней, сливаясь в красно–зеленые полосы…
Автоматически выпущенные шасси коснулись стеклобетона взлетно–посадочной полосы, из–под литых колес взвихрился дым сгорающей резины, многотонная машина содрогнулась от этого касания и, гася скорость, надсадно взревела двигателями, окончательно утвердившись на посадочной полосе.
* * *
Хьюго вывел шаттл на рулежную дорожку, ведущую к ангару.
Машина остановилась в нескольких метрах от открытого зева модульных ворот, двигатели в последний раз взревели, и вдруг наступила оглушительная тишина.
Вадим повернул голову, взглянул на дройда и, едва ворочая языком, произнес:
— Спасибо, Хьюго.
Робот с визгом сервомоторов повернулся к Нечаеву.
— За что? Мы сделали то, что планировали.
«Нет, — подумал Вадим, — он никогда не поймет меня, его саморазвитие все равно не ведает человеческих чувств. Хьюго, так или иначе, остается роботом, исполнительной машиной…»
Отстегнувшись от кресла, Вадим встал и, пошатываясь, направился к выходу из рубки.
Открыв шлюз, он спустился по трапу. Не обращая внимания на бегущих со стороны административных зданий людей, Вадим отошел на несколько метров от челнока, пока не перестал ощущать исходящий от него жар, и остановился, чтобы взглянуть на корабль со стороны, не отдавая себе отчета в том, что его поведение разительно напоминает действия Дорохова…
Машина, как и он сам, выглядела изменившейся до неузнаваемости…
Раскаленная броня почернела, на ней виднелись свежие шрамы, два носовых люка, за которыми прятались втянутые внутрь орудия, вдруг вздрогнули и начали открываться, роняя окалину. Это была обычная послепосадочная процедура, все внешние люки корабля открывались, чтобы сломать хрупкую корку, образовавшуюся от жара… но сейчас эта операция выглядела иначе, она вдруг показалась Вадиму зловещей до дрожи…