Вадим, полубессознательно глядевший в экраны нижнего обзора, видел, как приближается, растет горный массив, он даже попытался узнать это место, вытащив из памяти какие–то географические подробности, но тщетно, — Кьюиг был заселен, дай бог, на треть своих территорий, и на планете оставалось множество мест, где вообще не ступала нога человека.
В следующий момент подбитый штурмовик, роняя хлопья окалины с перегретой обшивки, уже скользил над вершинами гор.
Трудно сказать, как удавалось андроиду поддерживать режим планирования без участия турбин, но корабль не падал, а снижался, постепенно теряя высоту.
Вадим по–прежнему не мог пошевелиться. Он лежал, словно кукла, и лишь глаза продолжали жить на его мертвенно–бледном, забрызганном уже засохшей кровью лице.
На экранах нижнего обзора промелькнули покрытые снегом и льдом горные вершины, за которыми потянулись ровные пространства каменистых плато…
Здесь никогда не было людей…
Вадим смотрел вниз, с трудом балансируя на грани небытия, и потому не мог поручиться перед самим собой — видит он реальность, или его сознание уже соткало бредовые предсмертные картины эфемерных вероятностей?
На одном из горных плато, словно жуки, закованные в темные, тускло поблескивающие панцири, стояли ровные ряды посадочных модулей. Мимикрирующие маскировочные сети скрадывали их контуры, делая картину еще более призрачной, приближенной скорее к бреду, чем к действительности.
Между спускаемыми аппаратами и расположенными неподалеку временными куполообразными укрытиями сновали люди, но они казались букашками на фоне двух исполинских фигур, которые с высоты казались какой–то невероятной формой жизни: огромные яйцеобразные корпуса машин более походили по своей форме на уродливые головы, к которым были прилеплены исполинские лапы с выгнутым в обратную сторону коленным сочленением. Эти бредовые механизмы отдаленно напоминали исполинскую серв–машину, доставленную на Кьюиг прорвавшимся с Дабога транспортом «Игла»…
Спустя мгновенье Вадим понял — это и есть серв–машины.
Появление подбитого штурмовика над позициями тайно высадившегося десанта не могло пройти незамеченным. Два шагающих исполина внезапно развернули свои чудовищные торсы, одновременно приподнимая их вверх относительно опорной платформы, и спаренные зенитные орудия, установленные на загривках механических чудовищ, вдруг зашлись злобной лающей скороговоркой, посылая вслед падающему штурмовику длинные очереди снарядов.
Что–то глухо ударило в днище покалеченной машины, и штурмовик, прекратив планирование, начал резко заваливаться вправо.
Это было последнее осознанное воспоминание Вадима Нечаева.
Изрешеченный снарядами шаттл еще какое–то время падал, двигаясь параллельно понижающимся горным склонам, потом каким–то чудом объятая огнем машина приподняла нос, и этот маневр позволил кренящемуся на одно крыло штурмовику протянуть еще километров двадцать, двигаясь над сплошным морем древесных зарослей. Но ничто не может продолжаться вечно, и в конце концов днище многострадального корабля чиркнуло по кронам деревьев, и он рухнул, рассекая непроходимые заросли Кьюиганской сельвы, будто огромный пылающий плуг…
За сотню километров от места его падения боевая шагающая серв–машина с бортовым номером восемнадцать плавно опустила свой обтекаемый яйцеобразный корпус.
Вывод бортового компьютера после анализа поступивших данных был категоричен: штурмовик противника уничтожен. Место его падения было автоматически занесено в базы данных и помечено на карте алой точкой в глубине заросшего непроходимым лесом пространства, которое люди именовали сельвой.
Второй материк планеты Кьюиг.
Район места падения орбитального
штурмовика Вадима Нечаева
Сельва…
Изначально этот термин означал влажные экваториальные леса одного из материков далекой Земли, но в истории колонизации планет слово «сельва» получило свое развитие, обозначая любой враждебный человеку труднопроходимый лес, составленный из экзобиологических видов растений.
Кьюиганская сельва сохранила от прототипа высокую влажность, труднопроходимость и кажущуюся враждебность, хотя на самом деле нет враждебных или благосклонных мест — живая ли природа, мертвая ли, — она подчинена своим законам, живет, сообразуясь с ними, и не выказывает к человеку приписываемых ей субъективных качеств.
Этим утром участок влажного многоярусного леса жил привычной, ничем не примечательной жизнью: тихо шумели на ветру разлапистые кроны даланий, образующих густой шатер крон, покачивались лианоподобные растения, похожие на толстые переплетенные между собой веревки, тянущиеся от дерева к дереву и порой свисающие до самой земли, шелестели и потрескивали ветви кустарникового подлеска, когда по незримым тропам, проложенным сквозь чащобу, пробегал шустрый зверек или проходил более крупный и степенный представитель исконного животного мира Кьюига.
Были тут и иные признаки жизни.
На берегу небольшого озерка, своими размерами более напоминавшего болотце, стояли три старых приземистых здания, образующие букву «П», обращенную своей открытой частью к водоему. Здания имели ограду из высоких, заостренных кверху бревен. Периметр частокола не примыкал вплотную к зданиям, он был много шире в диаметре и окольцовывал клочок возделанной земли, несколько плодоносящих деревьев, лужайку с вросшими в землю поржавелыми остовами какой–то техники, а также старый, покосившийся навес, под которым между бетонными плитами пробивалась вездесущая трава.
Ворот в ограждении не было, плотные ряды кольев сбегали к воде и обрывались на берегу, у причала, подле которого на водной глади неподвижно застыли две лодки из легкого алюминиевого сплава.
Смесь древних и новейших технологий, примененных при возведении построек небольшого островка человеческой жизни посреди влажной сельвы, наводила на мысль о полной изоляции этого места от цивилизации, процветающей на соседнем материке планеты.
Утро уже полностью вступило в свои права, под пологом древесных крон царил влажный сумрак, кое–где солнечные лучи находили себе дорогу средь плотной листвы и били в землю косыми столбами янтарного света, в которых роилась мошкара.
Глядя на окружающую природу, можно было понять, почему люди избрали именно это место. Над небольшим водоемом отсутствовал непроницаемый полог разлапистых крон, и солнце, давно растопившее плавающий над поверхностью воды утренний туман, ярко и щедро озаряло светом и теплом как сами здания, так и расположенные подле небольшие участки культивированной земли.
И все же… Что–то здесь было не так.
Безлюдье — вот что настораживало, делало поселение каким–то угрюмым, хотя не заросшие травой тропинки явно говорили в пользу недавней населенности этого места.
Внешне все выглядело целым, исправным, — никаких проломов или дыр в частоколе, которые бы свидетельствовали о внезапном нападении крупных представителей животного мира сельвы, в зданиях, отражая солнечные лучи, блестели целые стекла, на ровных стенах не было видно ни выщербин, ни каких–то иных повреждений.