Ну, сейчас будет крику…
Мысль Сергея имела под собой вполне конкретную почву. Командир механизированного взвода — лейтенант Элен Райт, по мнению Патрушева была еще та стервоза — орать на подчиненных она не только любила, но и умела, возводя свои окрики–распоряжения в ранг некоего искусства изощренных оскорблений.
«С мужиками ей не везло в прошлой жизни…» — так мрачно подытожил анамнез лейтенанта капрал Джон Фримен. Сергей полагал, что Джон недалек от истины. «В прошлой жизни» означало «до войны», на гражданке, и если разбираться беспристрастно, то не везло им всем, одним больше, другим меньше, — иначе не оказались бы тут, в гробах–холодильниках, замороженные во славу дядюшки Хаммера [16] и каких–то там колониальных интересов…
На самом деле интерес у всех был один — свалить куда–нибудь подальше от совершенно беспросветной жизни на перенаселенной и изгаженной Земле, где не просто яблоку негде было упасть… ситуация к началу войны там была гораздо хуже, чем рисовала официальная статистика.
Эти обрывочные мысли–воспоминания скользили по периферии сознания Сергея, пока он, постанывая от болезненных усилий, выбирался из криогенной камеры.
В отсеке горел тусклый аварийный свет. Все признаки нештатной ситуации были, как говорится, налицо: большинство терминалов цвело погребальным узором красных и желтых огней, система регенерации воздуха не работала, колпаки половины камер низкотемпературного сна так и не открылись, и под ними клубился молочный мрак, омывая навек уснувшие тела.
Лейтенант Райт стояла, согнувшись пополам, и ее била тяжкая конвульсивная судорога. Темная пасть утилизатора отходов разверзлась под ней, принимая судорожные стоны некорректно пробужденного человека.
«Подбили?» — метнулась в голове Сергея первая паническая мысль, но, упершись ладонью в переборку, он не ощутил никаких вибраций, да и гравитация не скакала как заблагорассудится — значит, «Нибелунг» не падал и не маневрировал.
Ангар базового корабля тоже исключался — солдатам бы не дали в таком случае замерзнуть в неисправных крионических ваннах.
«Значит, уже долбанулись куда–то…» — с обреченной злобой подумал Сергей, стараясь не смотреть на Элен Райт. Ему и так–то было хреново, а еще слушать чьи–то стоны и вовсе не хотелось.
Нет, от судьбы, как и от лейтенанта, видно не уйдешь…
— Рядовой… — прохрипела она, с трудом поворачивая трясущуюся голову.
Сергей остановился. Он хотел незамеченным проскользнуть мимо и мог сделать вид, что просто не слышит этого хрипа, но жалкий, трясущийся облик женщины внезапно пробудил в нем остатки сострадания, усилив и без того дурное впечатление от происходящего.
— Да, лейтенант? — он сделал даже больше, чем намеревался, не только остановившись, но и беря ее за локоть, чтобы поддержать.
Ноги Элен Райт явно отказывались служить ей.
Она пыталась произнести что–то еще, но только кривила губы в бессильных потугах на речь.
Сергей не стал выяснять, чего она хочет. Он и так знал, что следует делать. Поборов собственную дурноту, он помог лейтенанту сесть, затем вспорол символический шов на рукаве ее униформы и достал вшитые туда иньекторы.
От укола в шею ее голова дернулась, потом вдруг начала бессильно запрокидываться набок.
Сергей несколько секунд прижимал к полу внезапно напрягшееся, забившееся в конвульсиях тело Элен, затем, когда судорога прошла, а напряжение ее мышц ослабло, он с трудом отвалился в сторону и сел рядом, прямо на пол, в проходе между камерами низкотемпературного сна.
Состояние было еще то — хоть ложись и помирай.
Он прикрыл глаза и перед смеженными веками тут же поплыли оранжево–черные круги.
Рядом зашевелилась лейтенант Райт. Доза стимулятора сделала свое черное дело — Элен снова была в строю, но за все неизбежно придется платить, и расплата настанет не позднее чем через два часа.
Сергею было так тошно, что в эту минуту он начисто забыл о накрепко вколоченной в его сознание субординации.
— Во что мы вляпались, лейтенант? — не открывая глаз, спросил он. — Почему все так хреново?
Она не ответила, и Сергей вдруг с удивлением ощутил, как ее дрожащая ладонь накрыла его руку.
— Открой глаза.
— Зачем?
— Я приказываю, рядовой!..
Ну вот… Стоило ей посочувствовать и помочь… Одно слово — стерва.
Сергей с трудом вынырнул из оранжево–черного, полубессознательного мрака. Перед глазами все двоилось, смутные очертания криогенных гробов казались смазанными и ненатуральными.
— Посмотри на табло бортового хронометра и доложи, что ты там видишь! — приказала Элен.
Сергей повиновался.
Крупные зеленые цифры поначалу просто плыли перед глазами, никак не желая принимать конкретные, узнаваемые очертания.
Наконец он смог прочесть время, дату и год.
— Седьмое января 2706 года, 15 часов 42 минуты… — выдавил он и осекся, когда смысл сказанного проник в его собственное сознание.
Матерь божья… Они уснули почти сто лет назад!..
В голове внезапно все встало на свои места — и погасшие криогенные камеры с мертвыми телами внутри, и эта запредельная слабость, вкупе с дурнотой, и тревожные огни на терминалах, повествующие о плачевном состоянии бортовых энергетических систем.
— Мы в полной заднице… — подытожила его мысли лейтенант Райт, и одновременно с этими словами Сергей ощутил, как в шею ему вонзилась игла микроиньектора.
Блаженное тепло разлилось по телу, но это ощущение длилось не более секунды — дальше все потонуло в спонтанной и болезненной судороге мышц.
* * *
Через час стало абсолютно ясно — из всего личного состава взвода выжило только четыре человека.
Капрал Джон Фримен, рядовой Курт Майлер, он сам и лейтенант Райт, которая в этот момент общалась с бортовой кибернетической системой, удалившись в специально предназначенный для таких целей тактический отсек «Нибелунга».
Трое ее подчиненных сидели в десантном накопителе, мучаясь не ожиданием, а той откровенной слабостью и дурнотой, которые продолжали терзать их, несмотря на стимулирующие препараты.
Райт возникла на пороге накопителя спустя полчаса.
— Ну? — с трудом выдавил из себя Фримен, поднимая голову.
— Мы на твердой поверхности внутри какой–то непонятной мне конструкции, — без обычной грубости ответила лейтенант, даже не прикрикнув на подчиненных за то, что не встали при ее появлении. — Ресурс «Нибелунгов» исчерпан. В эфире — гробовое молчание.