– Нет, не знаю, – отозвался капитан, – обратитесь лучше к его матушке; он родился с этим. Ах ты, чёртов Кляп, негодяй ты этакий. Ну найдётся ли на свете второй такой Кляп, чтобы заткнуть чёрту глотку? Ты, сукин сын, Кляп, скажи, когда будешь подыхать, мы сунем тебя в рассол; нужно сохранить тебя для грядущих веков, подлец ты этакий.
– А что сталось с Белым Китом? – не выдержал наконец Ахав, нетерпеливо дожидавшийся финала интермедии, которую разыгрывали два англичанина.
– О! – воскликнул однорукий капитан, – да, да! Он нырнул тогда, и мы надолго потеряли его из виду; дело в том, что я ведь не знал в то время – я уже говорил, – что это был за кит, сыгравший со мной такую штуку. И только потом, когда мы снова спустились к экватору, мы услышали рассказ о Моби Дике – как его называют некоторые, – и тогда я понял, что это был он.
– Встречал ли ты его потом?
– Дважды.
– Но не мог загарпунить?
– А я и не пытался; хватит с него одной моей руки. Что бы я стал делать без обеих? Что попало на зуб Моби Дику, то пропало, я так полагаю. Уж он если схватит, то заглотает.
– Что же, отлично, – вмешался Кляп. – Дайте ему вместо наживки вашу левую руку, чтобы добыть правую. Известно ли вам, джентльмены, – он отвесил точно по поклону каждому из капитанов, – известно ли вам, джентльмены, что пищеварительные органы кита столь непостижимо устроены божественным провидением, что он не в состоянии переварить полностью даже одну человеческую руку? Ему-то это известно отлично. То, что вы считаете кровожадностью Белого Кита, это всего лишь его неловкость. Ведь у него и в мыслях не бывает проглотить вашу руку или ногу, он делает это, просто чтобы припугнуть вас. Но иногда с ним случается то же, что произошло как-то с одним старым цейлонским факиром, моим бывшим пациентом; он делал вид, будто глотает ножи, но в один прекрасный день действительно уронил себе в желудок настоящий нож, и он пролежал там целый год, а то и больше; потом я дал ему рвотного, и нож вышел из него, по кусочкам, понятное дело. Он не в состоянии был переварить нож и включить его в состав тканей своего организма. Так что, капитан Вопли, если вы проявите расторопность и готовность заложить руку за то, чтобы честь честью похоронить вторую, в таком случае, рука ваша. Только дайте киту в ближайшем будущем приступиться к вам ещё раз, и вся недолга.
– Ну нет, Кляп, благодарю покорно, – отозвался английский капитан. – Пусть угощается на здоровье той рукой, что ему досталась, раз уж тут всё равно возражать бесполезно, ведь я тогда не знал, с кем имею дело; но вторую он не получит. Хватит с меня белых китов; однажды я за ним погнался, и больше не хочу. Убить его, конечно, большая честь, я знаю; и спермацета в нём одном – целый трюм, но поверьте мне, лучше всего держаться от него подальше, вы согласны со мной, капитан? – и он скользнул взглядом по костяной ноге.
– Да, это было бы лучше всего. И всё же охота за ним не прекратится. Есть такие проклятые вещи, от которых держаться подальше хоть и лучше всего, но, клянусь, не легче всего. Он влечёт и притягивает, словно магнит! Как давно видел ты его в последний раз? Каким курсом он шёл?
– Спаси меня бог, и да сгинет подлый дьявол! – вскричал Кляп и, пригнувшись, забегал вокруг Ахава, по-собачьи принюхиваясь, – ну и кровь у этого человека! скорей принесите градусник; да она на точке кипения! а пульс такой, что доски трясутся!.. сэр! – и, выхватив из кармана ланцет, он потянулся к руке Ахава.
– Прочь! – взревел Ахав, отшвырнув его к борту. – Гребцы по местам! Каким курсом он шёл?
– Боже милостивый! – воскликнул английский капитан, к которому был обращён последний вопрос. – Что же это происходит? Он шёл на восток, мне кажется, – и шёпотом Федалле: – Что ваш капитан, он помешанный?
Но Федалла, приложив палец к губам, скользнул за борт, чтобы сесть в лодке за рулевое весло, в то время как Ахав, притянув к себе огромный блок, отдал приказание чужим матросам приготовиться к спуску талей.
В следующее мгновение он уже стоял на корме своего вельбота, и матросы-манильцы взмахнули вёслами. Напрасно окликал его английский капитан. Повернувшись спиной к чужому судну, а лицом, застывшим, точно гранит, к своему собственному, Ахав неподвижно стоял на корме, пока не поравнялся с «Пекодом».
Прежде чем скроется из виду английский корабль, следует рассказать здесь, что шёл он из Лондона и что он был назван в честь покойного Сэмюэла Эндерби, лондонского купца, основателя китопромышленного дома Эндерби и Сыновья – торгового дома, который, по моему скромному китобойскому мнению, мало в чём уступает объединённому королевскому дому Тюдоров и Бурбонов, с точки зрения их исторической роли. В течение какого времени, предшествовавшего лету господню 1775-му, существовал упомянутый торговый дом – на этот вопрос многочисленные рыбные документы, которыми я располагаю, не дают ясного ответа; но в том самом году (1775) он снарядил первые в Англии суда, предназначенные для планомерного промысла на кашалотов; хотя ещё лет за сорок-пятьдесят до этого (начиная с 1726 года) наши храбрецы Коффины и Мэйси из Нантакета и Вайньярда большими флотилиями охотились на этих левиафанов, правда, только в Северной и Южной Атлантике и нигде больше.
Да будет здесь членораздельно сказано, что рыбаки из Нантакета первыми среди людей начали охоту на спермацетового кита с помощью цивилизованного стального гарпуна и что в течение целого полустолетия они оставались единственными на всём земном шаре, кто охотился на него таким способом.
В 1778 году красавица «Амелия», снаряжённая специально для этой цели на средства предприимчивых Эндерби, отважно обогнула мыс Горн и первая среди наций спустила вельбот в водах великого Южного моря. Плавание было умелое и удачное; и когда «Амелия» вернулась восвояси с полными трюмами драгоценного спермацета, её примеру вскоре последовали и другие суда, как английские, так и американские; отныне ворота к обширным промысловым областям Тихого океана были широко открыты. Но неутомимые дельцы не успокоились на этом добром деле. Сэмюэл и все его Сыновья – а сколько их было, о том ведает только их мать, – и под их непосредственным руководством и частично, я полагаю, за их счёт, британские власти послали в промысловое плавание по Южным морям военный шлюп «Шумный». Под командованием некоего флотского капитана первого ранга «Шумный» наделал много шуму и принёс кое-какую пользу, но какую именно, остаётся неясным. Однако и это ещё не всё. В 1819 году всё тот же торговый дом снарядил собственное поисковое китобойное судно и отправил его в пробное плавание к далёким берегам Японии. Это судно, удачно названное «Сиреной», проделало превосходное опытное плавание; с тех пор приобрела широкую известность великая Японская Промысловая область. Командовал «Сиреной» в этом плавании некий капитан Коффин из Нантакета.
Честь и слава поэтому всем Эндерби, чей торговый дом, я полагаю, существует и по сей день; хотя основатель его Сэмюэл, несомненно, давно уже отправился в плавание по Южным морям того света.