Он загляделся на решетку из перекрещенных клинков с волнистыми лезвиями, смутно припоминая, что строение и круглая арена за этой оградой – фехтовальная школа, где Рахи провел немало дней. Ему хотелось подъехать ближе, но Чос за спиной кашлянул и деликатно присоветовал:
– Сюда нам не надо, мой господин, ибо ты – хвала Шебрет! – уже превзошел всю воинскую науку. Нам в тот проулок, что между винной лавкой Интаха Беспалого и дворцом бар Фейдов из Линка.
Они свернули налево, в проулок. Солнце уже наполовину скрылось за винной лавкой, длинным кирпичным сооружением с галереей, где лежали на боку гигантские бочки. В этот час галерея была пуста – видно, Интах Беспалый по мелочи не отоваривал, а отпускал продукцию оптом. В скором времени проулок вывел их на широкую площадь, полную народа, людей простого и благородного звания, купцов, мальчишек, нищих и важных старцев в темных тогах – не иначе как из сословия Ведающих Истину. Старцы, окруженные юными учениками, и нобили с женами и свитой слуг прохаживались по лавкам, которых вокруг площади было в изобилии, или двигались к высоким вратам храма Ирассы; торговцы вопили, зазывая покупателей, нищие клянчили подачку, вороватые мальчишки вьюнами шныряли в толпе, а прочий народ занимался полезным делом: кто зажигал масляные лампы на столбах, кто мел мостовую, кто разносил прохладительное, кто дежурил у портшезов и колясок, кто берег господ от попрошаек и воров. Площадь примыкала к восточной стене Оконто, местной обители мудрости, и прямо в эту стену был встроен храм богини удачи Ирассы, имевший подковообразную форму и украшенный по фасаду квадратными колоннами. За храмом вдоль стены тянулись балаганы и увеселительные заведения, где можно было поглядеть на фокусников, акробатов и нагих танцовщиц. С трех других сторон стояли кабаки, ссудные конторы, лавки да дома свиданий, и было их превеликое множество – ведь Ирасса наделяла милостями всех ловцов удачи, торговцев, актеров, мастеров во всяком художестве и даже нищих с потаскушками.
– А вот и наш кабак, хозяин, – сказал Чос. – Видишь ворота рядом с лавкой? Те, на которых девка в одной юбчонке намалевана? Это он и есть. Заедем?
Но Одинцов глядел на лавку. Надпись над дверью извещала, что она принадлежит Пассабаламу из кинтанской страны Сайлор, торгующему благовониями, бальзамами и всевозможными редкостями. Как раз одна такая редкость была выставлена в открытой витрине: чучело зубастой здоровенной ящерицы с шестью ногами.
– Как ты думаешь, откуда этот зверь? – спросил Одинцов.
– О том лишь боги ведают, мой господин, – ответил Чос. – Но эта зверюга торчит тут для отвода глаз, и не иначе. А чем взаправду этот кинтанец торгует, так приворотным зельем и магическими амулетами. Небось хорошие взятки стражам дает, иначе гнил бы уже на рудниках.
Одинцов кивнул, припомнив, что волшебство и чародейство в империи под запретом. Еще раз покосившись на странную тварь, имевшую столько же ног, сколько у тархов, он въехал в ворота с изображением полунагой красотки. За ними был просторный двор с коновязью и скамьями для слуг, с цветными фонариками, подвешенными к шестам и забору, с дорожкой, выложенной камнем и обсаженной с двух сторон цветущими кустами. Фонарики уже горели, цветы упоительно пахли, и три дюжих молодца, подбежавших к гостю с поклонами, выглядели не хуже, чем вышибалы в дорогих московских кабаках. «Под юбкой шлюхи» и правда было заведением для избранных.
Спешившись, Одинцов направился к арке в конце дорожки, где его подхватил под руку хозяин, чтобы проводить Арраха бар Ригона к его столу. Хозяин, типичный рыжий айденит, без сомнения, знал Рахи как облупленного и уважал в нем самого достойного клиента – видно, монет в его заведении было потрачено немало. Кланяясь и призывая к Одинцову милость всех богов, он успел посочувствовать потере родителя, щедрого и благородного Асруда, поздравить с вступлением в наследство и сообщить, что сегодня имеются южный бальзам, удав из Диграны, запеченный в чешуе вместе со сливами, а также пара новых плясуний-ксамиток, неподражаемых в постели. Слушая его вполуха, Одинцов осматривал заведение: круглую площадку с невысоким деревянным помостом под сводчатым потолком, задрапированным алой тканью; примыкавшие к этой площадке четыре глубокие ниши с диванами, обтянутыми кожей, и массивными столами; широкую лестницу, ведущую на второй этаж – очевидно, в номера, где ксамитки демонстрировали свое постельное искусство. Наконец, буркнув: «Все бордели одинаковы», – он позволил доставить себя к дивану.
Там его встретили радостными криками. Из четверых гвардейцев только Ахар бар Вальтах был знаком Одинцову, но в процессе дружеских объятий, похлопывания по спине и звона чар выяснились и остальные имена. Низенького и толстого звали Абрад бар Хантр, мускулистого, одетого в зеленый хитон, – Ас бар Чес, а юношу с длинным носом и веснушками на щеках – Аттакар бар Дисталим. Этот происходил из Стамо, где были в ходу имена посложнее.
Удав, обложенный зеленью и сливами, уже исходил паром на столе, и Ахар, живо разлив по чашам южный бальзам, выкрикнул:
– За Рахи и его возвращение из Хайры!
– За Рахи! – поддержал упитанный Абрад, косясь жадным взглядом на удава.
– Кубок к кубку… – начал мускулистый Ас.
– И меч к мечу! – закончил длинноносый Аттакар.
Затем они выпили, а Одинцов осторожно пригубил. Напиток, как ему чудилось по запаху, оказался не вином, а более крепкой мальвазией – не водка, не коньяк, но что-то градусов под тридцать. Сделав еще один глоток, он отставил чашу и, по примеру сотрапезников, вытащил кинжал. Затем они набросились на удава, как стая голодных гиен, и в ближайшие полчаса за столом раздавались только хруст и чавканье, прерываемые регулярными тостами. Пили за успех Ахара у юной Литы, супруги старого хрыча бар Тока, за новый меч Аса бар Чеса, обошедшийся в двести монет, за повышение Абрада, ставшего младшим сардаром, и за здоровье неведомого Одинцову бар Жериза, которого Аттакар проткнул на дуэли, после чего раненый с ним помирился. Причина спора осталась неясной, так как кувшин с бальзамом опустел и языки уже немного заплетались.
Только не у Одинцова, который пил мало, говорил еще меньше и слушал в оба уха. Но никаких вольнодумных речей не велось, заговором не пахло, и с каждой минутой становилось все ясней, что выпивка, удав и женщины интересуют бравых гвардейцев много больше, чем крыса бар Савалт. Или Айден недозрел до вольнодумства, или диссидентов надо было искать в другой компании, где-то поближе к бар Занкору и Ведающим Истину.
На площадке, покачивая бедрами и колыхая тяжелой грудью, танцевали светловолосые и рыжие девушки. Бальзам был выпит, удав обглодан до косточек, и, вероятно, не только за столом гвардейцев – из ниш стали выныривать фигуры в богатых, но слегка растрепанных одеждах, выпученные глаза уставились на танцовщиц, кто-то начал отбивать такт кинжалом по медному блюду, кто-то швырнул девицам горстку монет. Но айденские красотки только разогревали публику. Не успели они скрыться, как раздался дробный рокот барабанов, и на помост выскочили две новые стриптизерки, смуглые, гибкие и черноволосые. Ксамитки, понял Одинцов, разглядывая их с неподдельным интересом – жителей Ксама он еще не видел.