Одинцов перепрыгнул через костер, что положило конец раздумьям Р’гади. Ему не хотелось убивать эту женщину, вернее, молодую девушку; вряд ли она встретила двадцатую весну. И она действительно была красива! Очень красива! Ее смуглое лицо и тело источали влекущую и таинственную прелесть женщин Востока, к которым Одинцов всегда был неравнодушен. Он видел таких в Иране и Ираке… Пожалуй, решил он, эта девушка похожа на цыганку – и золотистым оттенком кожи, и стройной талией, и гордой осанкой, – но черты ее были тоньше, мягче, напоминая скорее женщин Персии или Аравии. Она не походила ни на Тростинку, ни на Зию и Лидор, что казалось Одинцову особенно привлекательным. Лишить ее жизни? Что за кощунственная мысль!
Он медленно опустился на землю рядом с костром, отложил чель и, с трудом подбирая слова, произнес свои первые фразы на ксамитском:
– Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Я не хочу тебя убивать.
Девушка вздрогнула – видимо, пораженная тем, что он знает ее язык. Затем, отступив на пару шагов и покачивая дротиком, она с независимым видом заявила:
– Пока у меня в руках это, бояться надо тебе.
Одинцов усмехнулся, соображая, как бы половчей заморочить голову своей хорошенькой противнице и кончить дело миром. Так сказать, полюбовно. Он твердо решил обойтись без кровопролития – разве что совсем крохотного, почти символического… если Р’гади окажется девственницей…
Он снова улыбнулся девушке, стараясь, чтобы его усмешка не выглядела откровенно плотоядной.
– Ты думаешь, я боюсь твоей палки с колючкой? С чего ты решила, что дротиком можно нанести мне рану? Лишь потому, что я прикинулся потерявшим сознание и позволил вам притащить меня в свой лагерь? Ну, ты видишь, чем это закончилось! – Он широко повел рукой в сторону лежавших в траве тел ксамитских воинов.
Р’гади вздрогнула и опустила свое тонкое копье. Даже в тусклом свете, падавшем от угасающего костра, было заметно, как побледнело ее лицо. Затем пальцы девушки разжались, меч и дротик глухо стукнули о землю; в страхе приложив ладошку к губам, она прошептала:
– Дьюв! Это дьюв, ужас ночи! О светлый Эдн, спаси и защити меня!
Проворно поднявшись, Одинцов подошел к девушке, отшвырнул ногой оружие подальше и осторожно коснулся тонкого смуглого плеча. Она стояла неподвижно – видимо, страх перед нечистой силой парализовал Р’гади, и мужество покинуло ее сердце.
– Я не дьюв и не дружу с ночными ужасами, – негромко произнес Одинцов. – Твой клинок мог бы выпустить из меня немало крови, и поэтому я… видишь ли, я схитрил. Мне не хотелось ни драться с тобой, ни получить в спину дротик на обратном пути. – Он снова опустился в жесткую траву, заняв позицию между Р’гади и ее оружием, валявшимся поодаль. – Ты должна признать, что не я первый начал это побоище. – Он кивнул на трупы. – Я сражался честно – и с К’хидом, и с остальными, один против вас шестерых. Я защищал свою жизнь и свободу.
Р’гади села напротив, все еще полная тревоги и страха, с опаской поглядывая на своего недавнего пленника. Ее короткая юбочка съехала к поясу, обнажив гладкие смуглые бедра; упругие маленькие груди чуть колыхались в такт неровному дыханию. Одинцов сглотнул и бросил взгляд на яркую зеленую искорку Ильма, неторопливо подымавшуюся к зениту. Времени у него еще было – часа два, не меньше.
Робко протянув руку, девушка коснулась его плеча и с облегчением перевела дух. Самообладание возвращалось к ней прямо на глазах.
– Да, ты не дьюв, – задумчиво произнесла она. – Говорят, их тела холодны, как лед на горных вершинах, а ты теплый… ты – человек! Но таких людей никто не встречал у границ Ксама, даже мой отец, а он знает обо всем на свете. Ты ведь не рыжая соба… не из Айдена? – быстро поправилась она.
Одинцов покачал головой. Пожалуй, он мог бы выдать себя за хайрита, но после недавней битвы в холмах наемники с запада Хайры безусловно воспринимались в эдорате как враждебное племя. Лучше избрать какой-нибудь нейтральный вариант… скажем, представиться странствующим рыцарем или воином из далеких земель.
На миг его охватило безрассудное желание сказать этой девушке всю правду. Они были тут одни, в темной и тихой саванне, и Одинцову почудилось, будто он оказался в купе экспресса вместе с хорошенькой случайной попутчицей. Тьма за окном, плавное покачивание вагона, неяркий свет у изголовья, бутылка коньяка на столике, блеск любопытных женских глаз, так располагающий к откровенности… Они проведут вместе ночь, а утром расстанутся навсегда; пресечется нить, на краткие часы связавшая их судьбы – и оба, зная об этом, не боятся говорить о самом тайном, самом сокровенном…
Он встряхнул головой. Нет, правду ей говорить нельзя! Да и что поймет Р’гади из его путаных речей? В лучшем случае посчитает его ненормальным, в худшем – снова примет за дьюва… будь он даже горячим, как печка!
И Одинцов пустился в импровизации.
– Ты слышала об океане – там, у западных пределов Айдена? – Он вытянул руку, и Р’гади кивнула в ответ. – За ним тоже есть земли, очень далеко, и к ним надо плыть много дней на корабле. Корабль – это такая большая лодка с мачтами и парусами. – Он не был уверен, что девушка поняла, о чем идет речь, но очередной кивок успокоил его. – Был шторм, мой корабль вынесло на скалы, и он разбился. На нем путешествовало много народа – команда и пассажиры, купцы и искатели знаний, но только я доплыл до берега. Я воин и привык сражаться и с людьми, и с бурями.
Р’гади удивленно приподняла брови.
– Конечно, ты очень сильный и умеешь справляться с неприятностями. – Она бросила взгляд на своих мертвых бойцов и вздохнула. – Но я никогда не слышала, что в Западном океане есть земли… разве лишь какие-то небольшие острова. Об этом не известно даже моему отцу, который…
– …все знает. Это ты уже говорила. Ну, значит, он знает не все. Там, – Одинцов махнул рукой на запад, – есть обширный материк, и на нем много стран, которые то воюют между собой, то заключают союзы и торгуют. Мой род владеет там могучим королевством, оно называется Сибирь. Я был там большим человеком! Очень важным! Таких у нас зовут полковниками.
Глаза Р’гади вдруг насмешливо блеснули.
– Слишком ты молод для большого человека, пришелец из Сибь-ири! Говоришь, ты пол-квовник? Не ведаю, что это значит, и думаю, что ты простой хвастун. Хотя дерешься действительно здорово!
– Тогда считай, что я был любимым сыном и наследником большого человека. А полковник – это принц… ну, не совсем принц, но почти одно и то же. – Одинцов подвинулся к Р’гади и нежно обнял ее за талию.
– Откуда я знаю, что ты не лжешь? – Она сняла его ладонь и припечатала к земле. – Может, у твоего отца было десять жен и сорок любимых сыновей… такое в Ксаме не редкость. Представляешь? Сорок наследников, которые готовы вцепиться друг другу в глотку и…
– Клянусь, я был единственным сыном, – сказал Одинцов, снова решительно обнимая девушку. Его ладонь коснулась шелковистого плеча и скользнула вниз, к маленькой груди с напряженным соском. Р’гади вздрогнула.