– Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь рассказать мне всю правду о том, что же произошло между тобой и лордом Броутоном в Париже, Анаис. Тебе, возможно, удалось убедить маму и папу в том, что твоя загадочная болезнь – лишь пустяковый жар, но тебе не одурачить меня. И мне очень не хотелось бы думать, что ты не можешь поделиться своими секретами с собственной сестрой.
– Секреты могут быть таким тяжким бременем, Энн! Я подхватила эту болезнь, пока путешествовала за границей. Лорд Броутон помог мне вернуться домой, чтобы я здесь поправилась, только и всего, больше не о чем говорить.
Голубые глаза Энн задумчиво пробежали по одеялам, скрывавшим фигуру сестры. Анаис невольно подтянула колени повыше, еще глубже зарываясь в одеяло.
– Что ж, полагаю, время покажет, что с тобой, не так ли? – грустно, с явным сожалением промолвила Энн. – Спокойной ночи, Анаис.
– Спокойной ночи, Энн.
Улыбнувшись на прощание, младшая сестра выскользнула из комнаты. С тяжелым вздохом Анаис обвела взглядом спальню, чувствуя себя утомленной и обессиленной. Ее тело казалось изнуренным, ее мысли и тревоги, мучившие неотступно, тягостно, продолжали забирать те малые остатки сил, которые она еще чудом сохраняла. Анаис спрашивала себя, сможет ли когда-либо освободиться от одолевавших ее волнений. Возможно, таково ее наказание – каждый день жить в страхе за то, что ее тайна раскроется и станет известна всему миру.
Цоканье копыт по булыжной дороге, донесшееся с улицы, прорвалось в сознание сквозь пелену беспокойных мыслей, и Анаис выскользнула из кровати. Стоя у окна, она наблюдала, как лакей в серебристо-синей ливрее помогает ее сестре и матери забраться в карету. «Где же папа?» – пронеслось в голове Анаис. Возможно, он уже сидел в экипаже. Но это было совсем не похоже на отца – не дожидаться своих леди дома и первым сесть в карету.
Дверца экипажа захлопнулась, и через мгновение четыре белые лошади сорвались с места, ненадолго унося семью Анаис в деревню, на церковную рождественскую службу.
Анаис потянулась к тому, лежавшему на тумбочке у кровати, но смогла лишь коснуться книги пальцами, и та с шумом приземлилась на пол. Анаис вздрогнула от неожиданности. Шлепок получился слишком громким для падения такого маленького предмета, звук эхом отразился в стенах комнаты. И тут Анаис поняла, что шум, сопровождаемый непонятным глухим стуком, доносится откуда-то снизу, со стороны лестницы.
Странно. Кто мог так дерзко, забыв о хороших манерах, нестись вверх по лестнице? Пожав плечами, она нагнулась, чтобы поднять книгу, и тут же в ужасе выпрямилась. Удушливый, всепоглощающий запах дыма струился между половицами, постепенно проникая в комнату. Анаис понеслась к двери, задыхаясь даже от этого небольшого усилия. Рывком распахнув дверь спальни, Анаис увидела, что коридор уже объят пламенем. Лестницу, по которой всего несколько минут назад спускалась Энн, теперь поглотили черный дым и оранжевое пекло. Ветер стремительно ворвался снизу, раздувая языки огня и превращая их в гигантскую, взмывающую вверх башню. Анаис поспешила захлопнуть дверь и с трудом протиснулась в свою уборную, молясь, чтобы успеть сбежать вниз прежде, чем огонь поглотит часть лестницы. Но, потянувшись к замку, Анаис вдруг обнаружила, что дверь заперта, а ключи пропали. Решительно подавив панику, уже нараставшую в груди, Анаис из последних сил попыталась собраться, стряхнуть с себя головокружение, подавить чувство жжения в груди и подумать здраво. Итак, она оказалась в ловушке.
Дом, возраст которого приближался к двум столетиям, старый, целиком построенный из дерева и отштукатуренный, огонь охватит в мгновение ока. В такой момент у Анаис не было ни минуты на то, чтобы поддаваться панике.
Она бросила взгляд в сторону окна и в одно мгновение оказалась там, распахнув рамы и не обращая внимания на ворвавшийся в комнату поток обжигающе холодного воздуха. Оторвав бархатные портьеры от деревянных реек, Анаис заставила себя забыть о тяжести в груди и принялась энергично работать, связывая занавески. Потом потянулась к одеялам и сорвала с кровати покрывало.
Ждать помощи было неоткуда, ее единственным спасением стало окно.
Завывающий ветер пронесся через лес и спустился с гор, чтобы закружить в своем стремительном потоке громыхающий экипаж. Студеному воздуху удалось проникнуть даже сквозь плотные швы рамы кареты, и температура внутри упала так резко, что повозка стала напоминать ящик со льдом. Поглубже спрятав подбородок в складках пальто, Линдсей ощутил, как холод ползет вдоль спины и пробирает до костей.
– Проклятая стужа, – проворчал Линдсей, продолжая кутаться в теплую йоркширскую шерсть пальто. – Вот ведь угораздило, черт возьми, выбрать время для возвращения в Англию – в самую вьюгу!
Карета по-прежнему ритмически покачивалась, и Линдсей из последних сил пытался не уснуть, однако вскоре его веки отяжелели и, несмотря на все старания, опустились вниз. Прошли считаные минуты, а Линдсей уже спал. Ему грезились сухая, изнурительная жара и благоухание арабских специй, струящееся через покачивающиеся ветви кипарисов.
В своем сне Линдсей перенесся обратно в Константинополь, где на лазурном небосклоне тяжело висело солнце цвета шафрана, освещая кобальтовые и позолоченные изразцы исламских колонн Капали-Карси, Великого базара. Жаркое светило обжигало щеки Линдсея. Шарф, который он обычно носил, чтобы защитить голову от жары, слегка колебался под дуновением бриза, надувавшего насыщенный солью воздух с Мраморного моря. Этот пахнущий морем и пряностями ветерок был единственным облегчением в условиях палящей жары, исходящей от полуденного солнца и моря людей, роившихся на огромной территории крытого базара.
Внутри Великого базара визири и паши курили свои кальяны, пока их рабы и слуги вели меновую торговлю, приобретая товары для богато обставленных домов знати. Именно там, на крытом базаре в Константинополе, Линдсей и его попутчик, лорд Уоллингфорд, бесцельно бродили среди сотен лотков, на которых продавалось все – от специй и орехов до гашиша и красавиц, которых богачи покупали для своих гаремов.
Чувственная, роскошная экзотичность Константинополя была так не похожа на его утонченную, аристократическую Англию! Линдсей находился слишком далеко от блистающего светского общества и шикарных, модных особняков Мейфэра. Очень далеко от своих обязанностей по отношению к семье и имения в Вустершире. И все же Константинополь не был достаточно далек от границ его прошлого. Линдсей по-прежнему слишком хорошо помнил, как Анаис унеслась прочь той ночью, когда застала его в коридоре со своей лучшей подругой. Никакое расстояние не могло заставить Линдсея забыть ни того сдавленного крика ужаса и боли, ни потрясенного выражения глаз Анаис.
Теперь, полусонный, он силился вернуться в свой комфортный сон – в то время, когда ничто не имело значения, туда, где существовали лишь теплые, ленивые дни, проводимые в упаднической праздности. Дни, в которые кальян и прекрасная наложница были всем, что требовалось Линдсею, чтобы скоротать часы и приглушить боль его любовной неудачи.