Несмотря на свое отвратительное настроение, Линдсей усмехнулся. Не далее как вчера вечером отец объявил всем, кто находился в зале приемов, что никогда не наслаждался жизнью больше, чем на минувшей неделе, когда его дом оказался переполненным гостями и светскими развлечениями. Но тогда отец был пьяным в стельку, как сам это называл.
– Что это у тебя там? – спросил отец, кивая на книгу. – Не какая-нибудь чепуха, написанная Скоттом или Китсом, надеюсь? Тебе стоит освежить свои знания в области разведения лошадей, если ты собираешься получить потомство от того красавца, которого привез из Турции.
Надо же, а Линдсей едва не забыл о том, что вернулся домой с намерением начать программу племенной работы по разведению арабских скакунов в Эдем-Парке! Вернувшись домой и обнаружив Анаис гостьей своего дома на столь долгий срок, Линдсей отвлекся на совершенно иные задачи. Черт возьми, он был так занят разработкой планов того, как вернуть Анаис, что даже не задумался о племенном проекте! Проклятье, в его мозгу даже не отпечаталось, что на дворе – рождественские праздники!
– Ну, так что это? – пробурчал отец. – Руководство по практическому разведению лошадей?
– На самом деле это медицинский справочник.
Его взор с подозрением сузился, и что-то мелькнуло в пожелтевших глазах отца прежде, чем он отвел взгляд и уставился на огонь. Уэзерби погрузился в молчание, теперь он был почти таким же задумчивым, как сын, и грустно наблюдал за мерцающими в камине язычками пламени. Линдсей уже собирался извиниться и выйти из комнаты, когда взор отца метнулся в его сторону.
– Я всегда любил смотреть на огонь, который поднимался над углями, стоило бросить в очаг большое полено. Помнится, я часами сидел по ночам, наблюдая за пламенем.
– И что ты в нем видел?
– Призраки. Много призраков.
Линдсей сглотнул вставший в горле комок, желая нарушить эту неожиданную близость их встретившихся взглядов, но ему это не удалось. Он никогда не видел отца в таком состоянии. Последний раз, когда отец выглядел трезвым и грустным, Линдсей был еще совсем юным.
– Ты ступил на опасную дорожку, мой мальчик. Я знаю это. Я исходил эту дорожку вдоль и поперек. – Линдсей отвел взгляд и притворился, будто внимательно изучает чашку, но отец продолжил: – Ты изможден. У тебя круги под глазами, словно ты не спал несколько недель.
– Ничего…
– Не лги мне, – сердито оборвал отец. – Прежде ты никогда не находил в себе сердечности, чтобы лгать мне, так не начинай и теперь. Ты никогда не щадил моих чувств, и я буду платить тебе тем же. Ты убиваешься по этой девчонке, и мне больно видеть твои страдания. Я знаю, что ты заглушаешь свою боль опиумом.
Линдсей в ужасе взглянул на отца.
– Уж не думаешь ли ты, что я, черт возьми, испытываю… зависимость? Я иногда балуюсь опиумом, только и всего! Мне не требуется употреблять его все время.
– Именно это я и твердил себе в самом начале. И это было истинной правдой, мне тоже не требовалось все время выпивать. Но прежде чем я успел осознать это, мой организм оказался во власти алкоголя. Тогда я тоже думал, что не пристрастился к спиртному, но мое тело не согласилось с моим разумом.
– Я не пристрастился к опиуму. Я – не ты.
– Это было твоим величайшим желанием в жизни – не стать таким, как я. Я знал это всегда – все эти годы, когда ты был маленьким мальчиком, я чувствовал это – твое отвращение, твое осуждение… твой страх.
«Я не хочу быть таким, как он, Анаис. Не хочу причинять боль тем, кого я люблю, и не заботиться ни о чем, кроме своих собственных потребностей». – Линдсею было шестнадцать, когда он выпалил это. И Анаис потянулась к его руке, крепко сжала его ладонь в своей: «Ты не будешь таким, Линдсей. Ты совершенно на него не похож. Ты никогда не будешь таким, как он».
– Я знаю, что никогда не был тебе настоящим отцом – таким, каким был отец Броутона по отношению к нему, или даже таким, как Дарнби для своих девчонок. Знаю, я не был родителем, который требовался твоей чувствительной натуре, но, клянусь, я никогда не хотел быть таким для тебя! Я никогда не хотел, чтобы ты пошел по моим стопам. Может быть, я и не питал особой любви к твоей матери, но я всегда любил тебя.
Никогда прежде отец не признавался хотя бы в намеке на привязанность к нему. Линдсей потерял дар речи, застыл на месте, во все глаза глядя на человека, которого, оказывается, едва знал.
– Когда-то я был таким же, как ты, мой мальчик. Я тоже любил и терял. Я тоже оказался во власти демонов. Я стал пить, когда женщина, которую я любил, изменила мне. Алкоголь был единственным средством, заглушающим боль. Единственным средством, помогающим забыться, перестать беспрерывно, дни и ночи, думать о ней. Ты нашел для себя такое же лекарство.
– Это не то же самое, потому что…
– Тогда почему ты так увлекся этим? Почему не можешь от этого отказаться?
Линдсей отвел взгляд, стыдясь того, что хотел сказать, и все же понимая: это – чистая правда.
– Потому что всю свою жизнь я был слабым. Боялся, что повторю твою судьбу, потому что всегда чувствовал, как эти искушения, эти низменные желания гонятся за мной по пятам! Я прикладывал столько усилий, пытаясь не замечать их, и все же однажды понял, что не устою, ведь им так чертовски трудно сопротивляться! Я ни за что не хотел превратиться в тебя, ползающего по полу мертвецки пьяным и лезущего ко всем женщинам. Я не хотел слышать, как моя жена плачет по ночам, потому что застала тебя в постели с одной из горничных или застукала развлекающимся со своей же подругой!
Линдсей зажмурился и сжал руки в кулаки, пытаясь взять под контроль внезапный гнев и бурные эмоции, так и грозившие выплеснуться из глубин души.
– Я не мог вынести даже мысли о том, что Анаис будет смотреть на меня так, как смотрела на тебя, когда ты, напившись, спотыкался на ровном месте! Я не хотел видеть в ее глазах омерзение. Я никогда, никогда, – взревел Линдсей, с размаху ударив кулаком по подлокотнику кресла, – не хотел отвратить ее от себя так, как ты отвратил от себя мою мать!
Его глаза распахнулись, встретившись с твердым взором отца.
– Так и вышло, что я открыл для себя опиум и подумал, что если я не буду пить, как ты, не буду волочиться за каждой юбкой, как ты, то смогу обезопасить себя от этой незавидной участи – стать тобой. В один прекрасный день я по-настоящему поверил, что буду достойным Анаис и смогу подавить в себе эту тягу, смогу удержаться от искушения. Я думал об опиуме как о невинной шалости, которой мы все время от времени предавались, чтобы немного посмеяться и расслабиться. Я слишком поздно понял, что прибегал к опиуму в попытках справиться с тем, кем я на самом деле являюсь, – с твоим сыном.
Отец моргнул один раз, потом другой, медленно, словно пытался сдержать слезы. Он поспешил снова перевести взгляд на камин, но Линдсей успел заметить, как из глаза старика вытекает тонкая горестная струйка.