Линдсей оставил ее переживать и накручивать себя, заставляя размышлять и с тревогой ожидать, когда же он придет получить ответы на свои вопросы. Но он все не появлялся, и это окончательно сбивало Анаис с толку. Она даже искала его в тайном логове, готовая обнаружить курящим опиум. Но Линдсея там не было.
Подходя к дверям террасы, Анаис почувствовала порыв студеного воздуха, закружившегося под платьем. В этот момент она заметила, что двери уже были приоткрыты. Надежнее укутав плечи пестрой пейслийской шалью, Анаис потянулась к щеколде и выглянула наружу, увидев полную луну и туманные облака. Налетел еще один порыв ветра, заставляя снег кружиться по полу террасы.
Дрожа всем телом, Анаис отвела взгляд от неба и снова взялась за шаль, собираясь еще крепче стянуть ею плечи. Обернувшись, чтобы закрыть дверь, она увидела Линдсея – он стоял у перил один, спиной к ней, его руки без перчаток сжимали обледенелые камни.
Каким одиноким и потерянным выглядел он сейчас, стоя вот так, с опущенной головой! И как разрывалось сердце Анаис от этого зрелища, как тяжело ей было осознавать, что это она – она одна – была причиной его несчастий!
Ветер завыл и взметнул вверх порыв воздуха, сдернув шаль с плеч Анаис и выставив их на самую стужу. Шаль отлетела в сторону, запуталась между ногами Линдсея, и он наклонился, чтобы ее поднять. Потом оглянулся и прежде, чем Анаис успела скрыться незамеченной, пригвоздил ее к месту пристальным взглядом. Линдсей ничего не сказал, лишь протянул ей шаль. Мягко ступая по террасе, Анаис забрала шаль и, шепча слова благодарности, накинула ее на плечи.
– Тебе стоит вернуться в дом, – пробормотал Линдсей, отворачиваясь от нее. – Сегодня ночью слишком холодно.
Анаис стояла рядом с ним, наблюдая, как каменеет и без того напряженная линия его плеч под черным теплым пиджаком. Как же ей сейчас хотелось протянуть руку и коснуться Линдсея, провести ладонью по его спине! Прежде, когда он постоянно был рядом, Анаис никогда не задумывалась о подобных вещах. Но сейчас все между ними было иначе – слишком многое изменилось.
– Я искала тебя.
– О?
– Твой камердинер сказал, что тебя не было дома последние два дня.
– Я не хотел, чтобы меня обнаружили.
– Я беспокоилась.
– Тебе не стоит беспокоиться.
– Но опиум…
– Это уже не твоя забота. Мне известно о твоих чувствах на сей счет. А тебе известно о моих.
Это означало, что Линдсей по-прежнему употребляет опиум. Скорее всего, он даже сейчас находился под его воздействием. Анаис хотелось умолять Линдсея остановиться, но какое право она имела просить его о чем-то, особенно теперь?
– Мы получили весточку от моей тети, – неловко произнесла Анаис, переплетая пальцами бахрому шали. – Она отправила за нами экипаж. Карета прибудет в течение недели, и мы отправимся в Лондон.
– Убедись, что твой отец готов к такому путешествию. Нет необходимости уезжать отсюда, если здоровье ему не позволяет.
Повисла напряженная тишина, Анаис силилась найти слова и поведать Линдсею то, что он так хотел знать. Почему бы ему самому не спросить у нее? Так и не придумав, с чего же начать разговор, Анаис сделала шаг назад, и каблук ее ботинка заскользил о камень. От этого звука плечи Линдсея стали еще тверже, и он обернулся на Анаис. Она заметила на его лице следы крайнего утомления.
– Я не могу больше находиться в неведении. Скажи, что ты подумала, когда поняла, что носишь под сердцем моего ребенка? – еле слышно спросил Линдсей.
Анаис вцепилась в шерстяную шаль и укуталась ею еще сильнее, будто отгородившись щитом. Как же она боялась этого разговора – даже несмотря на то, что сама ничего так не желала, как все выяснить и побыстрее покончить с этой историей! Какой все-таки трусихой она была!
– Ты плакала, когда осознала, что беременна?
– Да, – честно пролепетала Анаис. Она прекрасно понимала: Линдсей разгадает любую ее ложь. Он всегда ждал от нее только правды, но Анаис так много раз обманывала его доверие за эти прошедшие недели! Она не могла врать ему теперь.
– На что это похоже – носить внутри своего тела частичку меня?
Звучавшая в его голосе боль словно кнутом хлестала плоть, остро жаля Анаис. Совсем не таких вопросов она ожидала от Линдсея! И теперь понимала, что не могла на них ответить. Анаис не находила в себе сил даже думать о времени беременности, а тем более говорить об этом. Воспоминания о том, как она носила ребенка Линдсея, оставшись в одиночестве, больно ранили даже сейчас. Анаис просто не могла снова и снова переживать те мучительные эмоции.
– Ты ненавидела ребенка, Анаис? Предпринимала ли что-то, чтобы избавиться от этой постыдной тайны?
Анаис протянула дрожавшую руку к Линдсею, но тут же уронила ее и отвела взгляд от твердой линии его плеч. Нет, она никогда не хотела, чтобы с ребенком случилось что-то ужасное. Она любила их малыша, и необходимость отдать ребенка буквально убивала ее. Но Линдсей не видел ничего, кроме своей собственной боли, сейчас он не смог бы понять панику, охватившую тогда Анаис. И, подозревала она, Линдсей не сможет понять ее еще очень, очень долго.
– Так какими были твои ощущения? – снова спросил он, не дождавшись ответа. – Ты могла чувствовать, как она растет, шевелится внутри тебя?
Из глаз Анаис потоком хлынули обжигающие слезы, ее губы задрожали от едва сдерживаемых рыданий.
– Да.
Линдсей опустил голову и вздохнул:
– А ты когда-либо задумывалась, что я, возможно, хотел бы ощутить то же самое? Видеть, как она растет?
Снова поднялся ветер, и затуманенные слезами глаза Анаис больно уколол холод. Буйный порыв ледяного воздуха обжигал щеки, и кристальные капли, сочившиеся из глаз, замерзали на ее коже.
– Я отдал бы душу, лишь бы иметь возможность наблюдать, как ты округляешься, пока в утробе растет мой ребенок. Я бы испытывал благоговейный трепет и смирение перед жизнью, которую мы создали и которая меняется внутри твоего тела. Я шептал бы дочери, что люблю ее, что жду ее появления на свет…
Анаис прикусила губу, пытаясь остановить захлестнувшие ее ручьи слез и потоки боли. Ясное, полное осознание того, что она натворила, предстало перед ней, обрушившись со всей своей мучительной силой. Сможет ли она хоть когда-нибудь загладить вину перед Линдсеем? И как, как это можно сделать? Как заставить эту невыносимую боль, эти воспоминания о страшном предательстве утихнуть в его душе? В кого же она, Анаис, превратилась? Каким эгоистичным, надменным существом стала!
– Ты знала, что я искал тебя повсюду – и здесь, и в Лондоне?
– Да. Смысла отпираться теперь не было. Все ее тайны выплыли наружу.
– Но ты намеренно скрывалась от меня. Почему?
– Мне не хотелось слышать твои оправдания. Я была убита горем из-за того, что ты предпочел опиум мне, что ты с такой легкостью мог принять другую женщину за меня – особенно после того, что мы пережили той ночью в конюшне! Ты уничтожил мою веру в тебя, Линдсей.