— Понимаю. И знаю, что ты сказала правду.
Ресницы Найлы опустились, легли темными полукружьями на бледные щеки.
— Как странно… — задумчиво произнесла она. — Мы будто заново знакомимся друг с другом… мы, делившие постель столько раз! Так много хочется сказать — и так мало времени!
— Скажи главное, девочка.
— Главное? Главное совсем не то, что меня послали следить за тобой, узнать, каков сын старого Асруда. Главное, что я тебя полюбила, Эльс… мой первый, мой единственный… Скажи, что ты ищешь на Юге? — внезапно спросила она.
Одинцов выпрямил спину. Сейчас он не мигая смотрел на восходившее солнце, чей диск залил алой кровью облака на востоке.
— Не знаю, — наконец признался он. — Тайны всегда влекли меня… Наверное, это я ищу — разгадку тайны. Рай Божий, царство светлого Айдена, где все довольны и счастливы, не для меня. Там я уже побывал. Может, у вас получилось, не знаю… У нас не вышло.
Найла улыбнулась:
— У вас? Где — у вас, Эльс?
Одинцов безмолвствовал.
— Ладно, — сказала она, — я и так знаю, что в раю ты не уживешься. Но в этом ли дело? Все равно, спасибо богам Айдена, Ксама и Калитана, что я тебя встретила.
— Калитана? Значит, ты родом оттуда?
— Не совсем. Ты же сам сказал — колдунья с Юга… не очень умелая, раз ты раскусил меня так быстро. Но все, что я рассказывала тебе про Калитан, — правда. Ну, почти правда… кроме истории, как я очутилась в Потоке.
Внезапно судорога исказила ее лицо, и Найла произнесла — быстро, сбивчиво:
— Эльс, блокада кончается… Я ухожу, милый… Запомни: опознаватель, твой фатр… нажми четыре раза… в такт вдохам… два вдоха пропусти… снова нажми два раза… Это сигнал, просьба о помощи… За тобой прилетят… — Слова торопливо текли с ее губ, кожа посерела, в уголках рта снова показались алые пузырьки. — И скажи им, что ты был со мной до самого конца… что я умерла счастливой… — Пальцы Найлы в предсмертной агонии скребли палубу, гладкие доски дерева тум, побуревшие от ее крови. — Эльс… Рахи… прощай, любимый…
Одинцов поднялся и вытер глаза. Он смотрел на тело девушки, лежавшее у его ног, и давний сон промелькнул перед его застывшим взглядом. Найла, мертвая, вот так же скорченная, выплывает из мерзкой жидкости, кипящей в полумраке пещеры, а над ней приплясывает торжествующий Бур.
Создатель, зачем он бросил ее тут! Потирая висок, Одинцов уставился на восходящее солнце, — звуки лютни Найлы звенели у него в ушах. Что она пела в последний раз?
Кто-то хотел сделать ночь
Из теплых красок,
И выстелить небо ковром
Из звезд и сказок.
Кто-то хотел сделать день,
Зажечь на холмах огни,
Сбежать за седьмой горизонт,
Вернуться назад другим…
Кто-то хотел быть со мной,
Чтоб драться и пить вместе,
И вместе стоять под стеной,
Таинственной и отвесной.
Но кто-то решил, что я свят,
И нам с ним — не по пути…
Вот, брошенный всеми подряд,
Я слепо бреду один…
Он потряс головой, избавляясь от наваждения, перевернул девушку на живот и осмотрел страшную рану от топора над поясницей — больше нигде ее не коснулись ни оружие, ни руки насильников. Потом снова положил Найлу лицом вверх, к солнцу, и прикрыл веками ее незрячие глаза.
— Лучше так, малышка, — пробормотал он, — лучше так, чем в котле у Бура или в лапах Канто. Лучше уж так…
* * *
Старый Порансо был в восторге.
— Ах-па! О! Угум! — Он издавал все эти междометия, сидя со скрещенными ногами на ковре, расстеленном рядом с его роскошным паланкином, и довольным взглядом озирая бухту. Настилы пирсов уже были очищены от тел, палуба «Катрейи» выскоблена до блеска. Стоял ранний вечер, и в Ристу наконец добралось подкрепление из восточных и южных деревень.
— Ты и вправду великий воин, Эльс-хайрит! Сорок сотен брогов прибиты камнями на берегу! А-хой! Ах-па! Двадцать сотен изрублены у причалов! Хо! — Лайот гладил себя по животу с таким видом, словно сам проглотил вражеское воинство. — Да-а-а… Половина! Половина воинов с этой кучи карешиного помета, с этого мерзкого островка пожирателей падали! И притом их лучшие бойцы!
Одинцов, тоже скрестив ноги, сидел напротив Порансо с застывшим лицом. На коленях его лежал меч, в пышных перьях ковра серебрилось лезвие челя. Он по-прежнему был в сапогах и кожаных доспехах.
Лайот щелкнул пальцами, и раб подал ему чашу горячительного, затем обнес вином Одинцова, Магиди и Сетрагу, младшего из принцев, который привел в Ристу полторы тысячи своих лучников.
Порансо громко глотал, алые струйки вина текли по его подбородку, и Одинцов вдруг вспомнил, как лопались кровавые пузырьки на губах Найлы. Дернув щекой, он приник к чаше.
Порансо допил вино, рыгнул и, закатив кверху глаза, мечтательно повторил:
— Половина! А что у нас? — Его взгляд обшарил бухту, потом лайот повернулся и посмотрел на выгоревшую окраину деревни. — У нас лучше некуда! Десяток сгоревших хижин, сотня убитых стариков да две сотни женщин! Зато нам достались их пироги! Отличные лодки! И целые горы оружия!
На щеках Одинцова заходили желваки, но он сдержался. В бухгалтерских книгах этого дикаря жизнь Найлы шла по цене вязанки стрел… может быть, она не стоила и медного наконечника.
Он вздохнул и снова отпил вина. Риста опротивела ему, как-то сразу и навсегда. Он хотел оказаться в море, подальше от мест, где закончилась жизнь его подруги. В море, на «Катрейе», вместе с ее телом… Он не оставит ее здесь! Пусть лежит в своей каюте, на своем корабле, по палубе которого ступали ее босые ножки…
Одинцов отшвырнул опустевшую чашу и мертвым тихим голосом сказал:
— Свое обещание я выполнил, лайот. Ты можешь сложить шесть холмов из каждой тысячи вражеских тел. Или одну гору, как больше понравится. — Он помолчал. — А теперь я хотел бы уйти.
— Но как же так, мой добрый сайят! — Брови Порансо взлетели вверх в деланном недоумении. — Ведь только половина брогов мертва! Осталась еще половина! Или я неправильно считаю? — Он посмотрел налево, на туйса Сетрагу, потом направо, на жреца Магиди, словно искал у них поддержки, и Одинцов понял, что старый клоун будет опять торговаться с ним. Жрец укоризненно покачивал головой, явно не одобряя действий своего владыки, принц же откровенно ухмылялся. «Ну, погоди! — мстительно подумал Одинцов. — Сейчас ты запоешь по-другому!»
— Теперь тебе нетрудно захватить Брог. — Его голос был по-прежнему тих и ровен. — Ты можешь плыть медленно по Той Стороне хоть целый месяц! Пусть броги узнают, что ты идешь на них. Пошли двести пирог или триста… У них сейчас не хватит сил остановить такое войско. Я тебе больше не нужен, лайот.
— Нет, ты не прав, мой добрый сайят! Ты должен…