— А все-таки в полигамных семьях есть свой шарм, — сказала Марина. — Посмотрите, какая прелесть!
Калинов кивнул.
— Дело не в шарме, — проговорил он, проглотив кусок. — У них и семьи крепче, и дети здоровей… И среди многоженцев практически нет алкоголиков.
Марина посмотрела на него с интересом:
— Вы женаты? Калинов кивнул.
— У вас тоже две жены?
— У меня одна.
— Откуда же вы знаете, что у полистов крепкие семьи?
— Интересовался. — Калинов пожал плечами. Не рассказывать же ей, что отделу аномалий не раз приходилось заниматься выпадами монистов в разных частях христианского мира. Собственно говоря, отдел аномалий в немалой степени и начинался с этого. Выпады не прекратились и в настоящее время, только количество их уменьшилось да удалось загнать их в рамки обычной парламентской борьбы. А поначалу доходило порой до кровопролития: некоторые считали, что все кончится еще одной религиозной войной. Полигиния начала утверждаться в христианском мире лет двенадцать назад. Утверждалась она далеко не гладко. Сразу же стала на дыбы церковь. Ее поддержало общественное мнение, vox populi.
Пионеры полигинии повсеместно подвергались обструкции. И, как правило, страдали именно секунды, как будто они были виноваты в своем естественном желании семейного счастья. Одно время половина уголовных дел заводилась по признакам антиполистского преступления. Дураки-мужья не всегда прислушивались к мнению своих первых жен, и на почве ревности конфликты доходили до леденящих душу историй. Против секунд ополчались и ревнивые примы, и монисты обоих полов. Хотя представителей движения Честный муж единственной жены Калинов понять никогда не мог. По его мнению, все мужчины по природе своей склонны к полигинии, и когда он видел перед собой честных мужей, у него поневоле закрадывалась мысль, что все они либо откровенные лицемеры, либо скрытые гомики.
К счастью, это кровавое пятилетие осталось уже позади. Полигиния утвердилась не только в глазах закона, но и в глазах общественного мнения, и теперь мало кого шокирует вид счастливого мужа, прогуливающего сразу двух своих беременных женушек. Во главу угла поставлен закон: Сумма сексуальных коэффициентов жен не должна превышать сексуального коэффициента мужа. Следят за этим врачи. Разумеется, бывают и сбои, ибо страсть иногда берет верх над рассудком, а советы врачей носят лишь рекомендательный характер. Однако статистика показывает, что число разводов в полигамных семьях на порядок ниже, чем в моногамных, а деторождаемость выше… Правда, монисты заявляют, что срок статистических наблюдений слишком мал, чтобы делать далеко идущие выводы. Может, они и правы, но пока что из нескольких полигамных семей среди знакомых Калинова не было ни одной несчастной.
— А вы замужем? — спросил он Марину.
— Пока нет. — Она отвела взгляд, подняла руки и неторопливо поправила прическу.
Калинов с трудом сдержал глупую улыбку. Его тянуло к сидящей напротив девушке, надо в этом признаться, и он не имел ни сил, ни желания сопротивляться этой тяге. А все потому, что Вита уехала в отпуск одна, подумал он. Зря все-таки она так поступила… И понял, что лжет самому себе.
— Интересно, — сказал он, — как бы вы себя чувствовали, если бы ваш муж захотел привести в семью вторую жену?
Она посмотрела на него большими серьезными глазами.
— Как бы я себя чувствовала, не знаю. Возможно, ревновала бы. — В ее взгляде мелькнул вызов. — Но по мне, лучше уж делить мужа еще с кем-нибудь, чем остаться матерью-одиночкой.
Теперь Калинов улыбнулся открыто: ее простодушие выглядело таким милым, что он не смог удержаться.
— Чему вы улыбаетесь? — сказала она возмущенно и упрямо помотала головой. — Вы не знаете, каково это — жить в неполной семье!
— А вы знаете?
— Да, знаю. Мой отец умер, когда я была совсем маленькой… Мама ради меня не стала больше выходить замуж. Решила, видите ли, посвятить свою жизнь воспитанию дочери. А я всегда хотела иметь отца… И нечего улыбаться!
Калинов сотворил серьезную мину.
— Вы очень откровенны, — сказал он.
— Ну и что?.. Разве лучше быть лицемеркой?.. Если хотите знать, все эти одиночки, рьяно выступающие против полигинии, ведут себя так лишь потому, что их никто брать не хочет. А появись кто-либо, они бросятся, как в омут. И им будет наплевать, что у будущего мужа уже есть одна жена!
— Вы так думаете? — с любопытством спросил Калинов.
— Да, думаю! — ответила она вызывающим тоном. — И не вижу в этом ничего особенного!
Калинов опустил глаза. Она все больше нравилась ему, и он поневоле пришел к выводу, что, окажись у него в женах такая забияка, он был бы, честно говоря, не самым несчастным мужем во Вселенной.
— Если бы общество, как в былые времена, осуждало полигинию, — продолжала она, — такая позиция была бы понятна. А сейчас это просто поза… Да и замужние далеко не все единоличницы, уж поверьте мне. У нас среди экскурсоводов работает много женщин из полигамных семей. Конечно, монистки смотрят на них свысока, но только пока самим не начнет грозить развод. И ярая некогда монистка превращается в добропорядочную приму. Да еще удивляется: как она раньше не понимала, что двум мамам гораздо проще воспитывать детей…
Она продолжала говорить, но Калинов словно оглох. Он был поглощен борьбой со своим собственным взглядом. Калинов объяснял взгляду, что так вести себя неприлично, уверял, что нельзя быть столь бесстыжим, умолял, укорял, настаивал… Но тому было глубоко наплевать на моралистические потуги хозяина: взгляд был сам себе голова и упорно останавливался на Марининой груди. Судя по всему, он тоже, соскучился по женскому телу, с удовольствием смаковал вид ложбинки в разрезе платья и заявлял, что не прочь бы забраться и поглубже под кумач…
И она предоставила ему такую возможность, потянувшись за перечницей. Калинов подавился куском и закашлялся, долго и отрывисто, прикрывая лицо носовым платком и краснея от натуги. Когда он наконец откашлялся и поднял голову, Марина смотрела на него с легкой улыбкой.
— Вы меня совсем не слушали, — сказала она.
— Простите, ради бога. Задумался чуть-чуть…
— Разве вам не интересно то, о чем я говорю?
— Что вы! — испугался Калинов. — Ваши мысли очень интересны и необычны! И вообще вы прекрасная девушка!
Теперь она опустила глаза. Но ненадолго.
— Вы так думаете? — Она произнесла фразу тем же самым тоном, что и Калинов несколько минут назад. Произнесла и склонила голову набок, ожидая ответа.
И тогда он попробовал воспроизвести ее тон.
— Да, думаю! — сказал он. — И не вижу в этом ничего особенного!
Она рассмеялась, легко и беззаботно. Калинов тоже улыбнулся. Потом она достала из сумочки зеркальце и взглянула в него. Снова улыбнулась.
— А ведь я вам соврал, — сказал Калинов. — Я коренной петербуржец.