Незнакомец у пульта поднял голову, но лицо его осталось скрыто в тени капюшона.
— Так, так. Посланники королевы. — Его голос звучал тепло и приветливо. — И, я полагаю, они спешат.
Хирон улыбнулся.
— Вы сами сказали это, мастер.
— Олловейн, мастер меча Альвенмарка, и вы, юная лутинка, подойдите, чтобы я мог принять решение относительно ваших задач, — торжественно произнес одетый в рясу.
Эльф вынул из кошеля печать королевы и положил ее на стол перед хранителем знания.
— При всем уважении, мастер Генгалос, но мы не можем подвергаться каким бы то ни было длительным ритуалам и проверкам. Мы прибыли по поручению королевы, и наша миссия не терпит отлагательства. Взгляните на печать Эмерелль в доказательство моих слов. Прошу вас поддержать нас всеми доступными вам средствами.
Генгалос провел тонкими белыми пальцами по одному из лежавших перед ним документов. Только теперь Олловейн заметил, что листки на столе были покрыты узором из крохотных букв. Литеры были написаны не в ряд. Казалось, они следуют скорее прожилкам листков.
— Прежде чем я отвечу на твое требование, ты должен знать, что я незлопамятен, Олловейн. Ты, пожалуй, и не догадываешься, как часто бывал я при дворах князей Альвенмарка и предоставлял подобные твоим просьбы — просьбы о поддержке. Эта библиотека вот-вот развалится. Ты ведь видел Клеоса. Когда-то он был мудрецом, а теперь — лишь охотник за червяками. Книгам нужен уход, Олловейн. А наша библиотека растет. Постоянно поступают новые труды, а у нас нет возможности расширить помещение. Конечно, можно думать, что более тысячи читальных залов — не считая книгохранилищ и небольших читальных залов — это достаточно. Но наше знание растет с каждым днем. Мы подобны декоративному дереву, которое посадили в слишком узкий сосуд. Наши корни образуют причудливые узлы. Мы задохнемся, если не получим помощи, в противном случае мы будем вынуждены начать уничтожение знания. Объявить что-то ненужным и выбросить. — Генгалос указал на лежавший перед ним увядший листок. — Это стихи цветочных фей, записанные на листьях дуба. Уже много лет я занимаюсь их лирикой, и она каждый день очаровывает меня снова и снова. Между буквами и прожилками листка существует многозначная гармония. Цветочных фей считают неуравновешенными и болтливыми, но тот, кому открываются их стихи, понимает, что они, возможно, — самые нежные души Альвенмарка. Настолько нежные, что гибнут даже от тени. — Он поднял голову. — Не так ли, Ганда?
— Ты читаешь мои мысли, мастер? — Голос лутинки прозвучал удивительно тихо.
Сознание того, что от хранителя знания ничего не скрыть, обеспокоило Олловейна. Чтобы рассказать о себе как можно меньше, он стал думать о последовательности шагов первого урока битвы с тенью, упражнения для мечников, во время которого нужно было выступить в качестве танцора со строго оговоренной последовательностью движений против воображаемого противника.
— Что ты прячешь, мастер меча? — В голосе Генгалоса звучало разочарование. — Знать — моя задача. В этом смысл нашей библиотеки. Поэтому я вбираю в себя знание повсюду, где нахожу его, а ищу я в первую очередь там, где хотят что-то скрыть. Но я не стану силой вырывать у тебя твою тайну. Вы хотели помощи. Вы пришли сюда, чтобы ограничить ущерб, в гневе причиненный вашей королевой. Вообще-то здесь должна была бы стоять Эмерелль…
— Она защищает Альвенмарк, — перебил Олловейн. — Сердце Страны в опасности.
— Да, в опасности, которую вызвала сама же Эмерелль. Думаешь, она была легкомысленна? Или сделала это ради того, чтобы в который раз оправдать свое правление перед лицом угрозы? Думаешь, Альвенмарк погибнет, если Эмерелль не будет править? Думаешь, творение альвов настолько слабо, что зависит от одной-единственной души?
— То, во что я верю или не верю, не имеет отношения к делу. У меня миссия, и я ее выполню. Ты поможешь мне, мастер Генгалос? Ты против королевы или за нее? Говори!
Хранитель знания поднялся. Он был почти на голову выше Олловейна.
— В этом вся беда с вами, эльфами. Вы рождаете чудесных художников, поэтов и философов, архитекторов и воинов, равных которым нет. И только в одном вопросе вы жалки. Нужно быть или с вами, или против вас. Посредине нет ничего. Вам никогда не придет в голову, что у вас есть враги, которые в глубине души любят вас. Часть вашего величия основывается на том, что вам необходимо самоутвердиться за их счет. Может быть, я тоже такой враг, Олловейн? Здесь ничего не стоят пожелания и приказы Эмерелль. И не нужно говорить мне, что Альвенмарк в опасности. Мне так же не важно, кто там правит, как и Ганде. Спасти мир… это слишком великая цель, чтобы быть правдой. Наши побуждения, как правило, более прозаичны. И я ценю прозаичность в твоей спутнице. Она здесь, чтобы спасти цветочных фей от теней, которых столь легкомысленно впустила в ваш мир Эмерелль. Она знает их стихи, она близка им. Хоть мой драгоценный друг Хирон и невысокого мнения о лутинах в целом, я искренне приветствую тебя в библиотеке, Ганда. Записи о тайнах альвов будут открыты перед тобой. Но берегись, они могут смутить рассудок и очень редко помогают. Ты же, Олловейн, заплатишь цену за вас обоих, цену, которую требует Искендрия от своих посетителей. Ты во всех подробностях расскажешь хранителю записей об альвах о сражениях за Снайвамарк. Б наших знаниях об этом конфликте еще очень много пробелов, а кто может восполнить их лучше, чем полководец, командовавший эльфами?
— Не могу, — сказал мастер меча.
— Почему? Потому что хочешь глубоко закопать воспоминания обо всем, что привело к смерти Линдвин?
— Если уж ты все равно читаешь мои мысли, то зачем мне что-то еще рассказывать? — возмутился Олловейн. — Потому что тебе доставляет удовольствие мучить меня?
— Нет, эльф. Потому что есть разница, будет эта история записана с твоих слов или с моих. У тебя есть время на принятие решения — до завтра. Сейчас Хирон проводит вас туда, где вы будете ночевать во время пребывания в библиотеке. Таков наш обычай. Каждый ищущий должен провести ночь наедине с собой и размышлениями, прежде чем мы отведем его к книгам. А теперь можете быть свободны.
Мастер меча догадывался, что спорить с приказами мастера Генгалоса бесполезно. Пока что он не знал, какое решение примет. До сих пор он рассказывал о событиях в Филангане только Эмерелль. Больше ни с кем он об этом не говорил. Это было слишком болезненно.
Ганда молчала, пока Хирон не указал комнаты им обоим. Лутинка вела себя на удивление тихо. И только когда кентавр ушел, а Олловейн давно лежал в постели не в силах уснуть, лисьехвостая пришла к нему.
— Я думаю, нас обманывают, — прошептала она. — Я сейчас пойду осмотрюсь немного. У меня такое чувство, что они хотят скрыть от нас кое-какие книги и поэтому отвели нас в эти комнаты. Ты ведь ясно сказал Генгалосу, что мы спешим.
Олловейн устало пожал плечами.
— Ты слышала, что сказал Генгалос. Что таков обычай — подумать ночь.
— Ах, ерунда! Не удивлюсь, если он только что изобрел этот обычай! Им есть что скрывать, поэтому они решили сначала убрать нас с дороги. Ты ничего не имеешь против, если я предприму небольшую прогулку?