Лисьехвостая осторожно постучала пальцем по обрезу пергаментных листов. Что ж, афродизиаком эту книгу точно не травили. Перчатки наверняка нужны Галавайну для того, чтобы защитить себя.
Лутинка задумчиво гладила светлую кожу на внутренней стороне перчатки. Она мягко прилегала к ладони. Лисьеголовая чувствовала слабую магию, живущую внутри перчаток. Что-то беспокоило Ганду. Ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать причину беспокойства. Она крылась в перчатке! Ощущение было такое, словно перчатка касалась ее, а не наоборот. Испытывая смесь любопытства и отвращения, кобольдесса оглядела кожу внимательнее. Внутренняя сторона перчаток была усилена. Второй слой кожи, нашитый Галавайном, подходил к форме перчатки так же точно, как… Ганда недоверчиво склонилась ниже. Увидела нежные водовороты на кончиках пальцев. И отвращение тут же перевесило любопытство! Лутинка выпустила перчатку из рук. Кожа на внутренней стороне была кожей руки. Она все еще была живой! Вот откуда чувство, что перчатка коснулась ее! Ей не показалось! Перчатка действительно сделала это.
Яростный крик заставил Ганду вскочить.
— Ты не сделаешь этого! Она не умрет еще раз, слышишь!
За словами последовал негромкий лязг обнажаемого меча.
Лутинка обернулась. Олловейн угрожал их хозяину мечом!
— Ты не причинишь ей вреда. Никто не сделает этого, пока я жив!
Галавайн медленно поднял руки.
— Это ведь всего лишь фигурка, — успокаивающим тоном произнес он. — Всего лишь кусочек камня, которому придал форму мастер.
Олловейн вытянул правую руку. Клинок находился на расстоянии всего лишь дюйма от шеи хранителя знания. Острие слегка дрожало.
— Не смей называть ее кусочком камня! Она живет, пока не убита волшебница!
— Олловейн. — Ганда негромко, но настойчиво произнесла имя спутника. — Ты можешь спасти свою волшебницу. Унеси ее отсюда.
Мастер меча затравленно оглянулся и посмотрел на лутинку. Лицо его было серым, блестело от пота. Пряди длинных светлых волос падали на лоб. Казалось, у эльфа жар.
— Отступи, — умоляюще сказала лутинка. — Ты должен унести ее и перестать сражаться.
Олловейн снова смотрел на Галавайна. Наконец кивнул.
— Да, я должен увести ее.
Он медленно вышел из палатки спиной вперед. А потом повернулся и побежал.
Галавайн шумно перевел дух.
— Он едва не убил меня.
— Что ты сделал? — резко спросила Ганда.
Она откинула тонкую занавеску и подошла к игровому столу. Пришлось забраться на пустой стул Олловейна, чтобы оглядеть игровое поле. Похоже, мастер меча проиграл сражение.
Хранитель знания поднял со стола фигурку, разбитую на две части. Большую белую собаку.
— Я хотел побить его волшебницу, — пояснил он. — С помощью призрачного пса. И тут его охватило безумие. Я хотел сократить игру, как ты мне советовала, Ганда. Я заметил, что он ведет себя странно, когда речь заходит об этой фигуре. Он поставил своего полководца рядом с волшебницей, чтобы защитить ее. А было бы разумнее оставить его с войсками.
— Волшебницу, то есть Линдвин, убила собака?
Галавайн покачал головой.
— Не думаю…
— Что это значит?
— Он не захотел говорить об этом, когда я расспрашивал его позавчера. Пробормотал что-то о потерянном лице… Похоже, волшебница погибла уже после окончания боев.
Ганда поглядела на широкие следы на песке. Они вели на гребень большой дюны. Если смотреть от палатки, казалось, что дюна достает самого неба, которое, впрочем, представляло собой не что иное, как иллюзию.
— Я пойду за ним, — печально произнесла лутинка.
Уже несколько часов бродила Ганда по лабиринту библиотеки, но нигде не могла отыскать Олловейна. Сначала она отправилась в его комнату. Тщетно. Потом побывала под ярко освещенным крестовым сводом с семью фонтанами, где вода наигрывала негромкую успокаивающую мелодию. Туда эльф удалился предыдущим вечером, чтобы достичь гармонии с самим собой. По крайней мере так он сказал. Но и там его не оказалось. Лутинка бесцельно бродила по читальным залам, длинным коридорам, вдоль стен которых тянулись книжные полки, и маленьким комнаткам, где слегка запыленные кресла приглашали устроиться поудобнее с книгой. Библиотека была настолько пустой, что это давило на маленькую рыжехвостую посетительницу.
Наконец лутинка добралась до двери, через которую в мрачный темный зал почему-то вывалились книги. Старые фолианты с золотым тиснением и переплетами из свиной кожи валялись вперемешку. Некоторые книги были сломаны; пожелтевшие пергаментные страницы застывшим потоком врезались в ущелья книжной горы. Ганда мимоходом прочла некоторые названия на корешках. «О жидком золоте фавнов», «Душа вина», «Сотни заповедей пивоварения», «Красное кальпурнское», «Дегустация вина в Аркадии»…
Какой-то звук заставил кобольдессу вздрогнуть. Высоко над ее головой загорелась лампа. Ганда с трудом разглядела две маленькие фигурки. Незнакомцы возились на галерее высоко над ней со стеной красных корешков.
Лутинка приставила руки ко рту, образовав рупор, запрокинула голову и громко крикнула:
— Вы не видели одетого в белое эльфа?
Неизвестные замерли. Один из них перегнулся через перила. Свет лампы падал на его лицо сбоку. Остроконечные свиные ушки, маленькие глазки и темная жесткая кожа принадлежали кобольду. Он что-то неясно пробормотал.
— Я тебя не слышу!
Кобольд замахал руками и приложил палец к губам.
«Вот дурак», — подумала Ганда. Кому она может помешать своим криком? Сердито огляделась в поисках винтовой лестницы, которая вела бы наверх.
— Стой, где стоишь! — громко прошипел кобольд сверху.
Осторожно, прижимаясь спиной к стене, он пробрался вдоль полок, а его спутник наполнил следующую масляную лампу из бочонка за спиной.
Осторожно, мучительно медленно спускался кобольд по узкой винтовой лестнице. И несмотря на то, что он переставлял ноги с максимальной аккуратностью, лестница вздрагивала от каждого движения и тяжелые полки, к которым она крепилась на длинных деревянных штырях, угрожающе скрипели.
Наконец кобольд оставил позади последнюю ступеньку. Наверху, на галерее, загорелись еще лампы, теплый золотистый свет прогнал тени.
— У тебя что, в лисьем черепе мышиный мозг, лутинка? — яростно зашипел кобольд.
Он был почти на голову ниже Ганды. Его латаные, слишком большие брюки были подвязаны веревкой на бедрах. Поверх белой рубашки, покрытой темными пятнами от чернил, он носил безрукавку, на которой потемневшими серебряными нитками были вышиты странные символы. Неухоженные седые волосы кобольд подвязал красным обручем, что придавало его облику залихватский вид. От пальцев на левой руке остались только покрытые шрамами культи.