— Просто чтобы между нами не возникало недопонимания, — нарушил молчание Элийя. — Я не хочу гражданской войны среди троллей. Я буду очень сожалеть, если дойдет до этого. И у меня нет никаких моральных возражений относительно убийства короля. Напротив, по моему мнению, диалектика справедливости время от времени требует королевских жертв.

— Что? — Сканга не могла уследить за сбивчивой болтовней лутина.

— Я имею в виду, что Бранбарт наверняка умер ради блага народа.

Именно так оно и было. Но из-за того, как говорил об этом мерзкий маленький лисий нос, звучало все как-то подло. Никогда прежде старая шаманка не чувствовала себя загнанной в угол настолько основательно. Она не видела выхода. Всего одно слово силы — и она могла бы заставить череп этого жалкого существа лопнуть. Но лутин слишком точно описал вещи короля. Он не обманывал, шаманка чувствовала это. Если она убьет Элийю, его товарищи ввергнут троллей в братоубийственную войну. Но его требование отпустить всех рабов-кобольдов просто невозможно выполнить.

— Ты ведь говорил, что не собираешься шантажировать меня. Я что-то неправильно поняла?

— Совершенно верно! — В голосе кобольда слышалось нечто большее, чем нотки высокомерного юмора. — Я рад, что мы будем вести переговоры на равных. И как положено в торговле, у меня, конечно, есть предложение, и мне хотелось бы, чтобы гнусная история о смерти Бранбарта больше не стояла у нас на пути. Я могу предложить не более и не менее, чем голову Эмерелль, а вдобавок головы остальных эльфийских князей. — Он произнес это с такой убежденностью, словно его палачи уже стояли за тронами эльфов.

Сканга задумчиво уставилась на свои колени. Она просто не знала, что и думать об этом лутине. Неужели он совершенно безумен? Шаманка нашла блоху на платье и бросила ее в огонь.

— Принеси мне голову Эмерелль, и получишь всех кобольдов. Я даже велю привести к тебе тех, кого увели в мир людей.

— Нет, нет! — Лутин вскочил и, яростно жестикулируя, забегал по пещере. — Так просто не получится! Ты хочешь оскорбить меня? Ты хоть представляешь, какие трудности я пережил, прибыв сюда? Моего следопыта сейчас нет, и мне пришлось довериться второсортной замене, когда я ступал на тропы света. Не насмехайся надо мной! Я не какой-нибудь там лесной или луговой кобольд!

— Ты ведь предлагал мне головы эльфов.

Элийя обернулся, рассерженный.

— Неужели ты сомневаешься в моих словах? Говорю тебе, к горлам эльфийских князей уже поднесены ножи, хоть ушастые и понятия не имеют об этом. Но нам не хватает сил отрезать им головы. Силы троллей! Став союзниками, мы будем непобедимы. Когда эльфы будут изгнаны, мы создадим совет из тролльских воинов и кобольдов, чтобы вместе править Альвенмарком. Все народы станут равны. И князей больше не будет. Настанет золотой век…

— Поясни-ка мне еще раз насчет ножей у горла эльфийских князей, — перебила гостя Сканга.

Казалось, лутин на миг растерялся. Слишком размечтался о будущем господстве. Несколько раз глубоко вздохнул. А потом заговорил снова. Описал свой план во всех подробностях.

Когда он закончил, шаманка была в восторге. Элийя не обещал слишком многого. К горлам эльфов действительно были поднесены ножи, а те в своем высокомерии совершенно не обращали внимания на нависшую над ними опасность.

Пробуждение

Олловейн мягко провел рукой по меху на лбу лутинки. Мех свалялся и перестал блестеть. Было трудно читать по лицу лисьеголовой кобольдессы. Она вне опасности? Вот уже два дня ее сердце не останавливалось, но эльф по-прежнему не осмеливался отнять правую руку от ее груди.

Он караулил слабое биение ее сердца, чувствовал его неровную дрожь. Ему по-прежнему казалось, что усталое сердце готово остановиться в любой миг. Даже если оно снова набралось сил, Олловейн боялся мгновения, когда Ганда откроет глаза. Никто не мог сказать, насколько пострадал ее рассудок. Поначалу у нее останавливалось дыхание. Она была так близка к смерти!

Мастер меча осыпал себя упреками. Она пришла к нему и пробудила от безумия. И как он отблагодарил ее? Бросил одну. Не слушал, чего она от него хотела. А ведь она, похоже, обнаружила правду. Иначе объяснить то, что произошло, было невозможно. Их тайный враг устроил лутинке коварную ловушку. Олловейн слышал, что Ганда пришла в свою комнату не одна. Вообще-то он хотел еще раз поблагодарить ее, но потом решил подождать и не мешать лисьеголовой. Спутник лутинки, похоже, настолько сильно досаждал ей, что та закрыла дверь на задвижку. Это тоже было частью коварного плана. В яблочное вино в графине подмешали самогон. Лутинка должна была плюхнуться в постель пьяной. Слишком пьяной, чтобы заметить, что в простыне притаилась смерть. И если она все же сумела бы позвать на помощь, запертая дверь должна была гарантировать, что помощь не успеет вовремя.

— Не кори себя так, Олловейн!

Голос заставил мастера меча вскочить. В дверях в комнату Ганды застыл некто в длинной черной рясе, лицо было скрыто в тени капюшона. Когда Олловейн увидел мастера Рейлифа впервые, он показался живым воплощением смерти. И именно эта мрачная личность, как никто другой из хранителей знания, разбиралась в страданиях души и тела. Его магические способности были слишком слабы, творить чудеса он не мог. Но его знания были потрясающими. В библиотеке были тысячи книг и свитков по целительскому искусству, анатомии, ядам и болезням, и сотни из них он знал наизусть. Он был убежден в том, что алкоголь, который должен был стать погибелью для Ганды, в конечном итоге спас ее, поскольку яд не так быстро распространился в теле, как это планировал отравитель.

Олловейн же, напротив, придерживался мнения, что костяная гадюка вообще-то давно была мертва и поэтому ее яд утратил силу. Зловещая магия вдохнула жизнь в ее тело, чтобы уничтожить другую жизнь.

— Ты не спал пять дней и ночей, Олловейн. Как думаешь, сколько сможешь еще продержаться? Ганда вне опасности. Позволь мне сменить тебя на страже у ее ложа. — Рейлиф говорил негромко и приветливо, что представляло резкий контраст с его жутковатой внешностью.

Но Олловейн не доверял хранителю. Лицо Рейлифа никогда не было видно полностью. Все, кроме подбородка и рта, оставалось скрыто в тени капюшона.

А мастер меча уже успел получить представление о враге. Это должен был быть маг, владевший подлым заклинанием смены облика. Эта разновидность магии презиралась почти во всех областях Альвенмарка и находилась под запретом. На след эльфа навели слова Ганды о девантарах, и существовал целый ряд указаний, подкреплявших его подозрения. Поэтому Танцующий Клинок не мог отойти от ложа рыжей спутницы. Их враг мог принять любой возможный облик. Откуда было знать, что хранитель знания и в самом деле мастер Рейлиф?

— Я справлюсь, — устало ответил Олловейн. — Спасибо за предложение.

Рейлиф вздохнул.

— Надеюсь, ты понимаешь, насколько глупо ведешь себя. Мне ведом твой страх. Но когда-нибудь ты снова будешь вынужден довериться кому-то, Олловейн. То, что ты делаешь, благородно, но неразумно. Точно так же благородно и неразумно было пытаться вскрыть змеиный укус и пытаться высосать яд. Тем самым ты едва не убил самого себя.