Генерал Ланкастер не раз смотрел в лица тех, кого считал не просто оппонентами, а мерзавцами, продавшими самую суть своей человеческой природы – и делали они это, как правило вполне сознательно. Находясь в здравом уме и трезвой памяти. Это были вполне состоявшиеся люди, привыкшие не задумываясь потреблять все блага, предоставляемые им человеческим обществом – права и свободы и, особой статьей – безопасность, уверенность в защите, которую дает только ощущение принадлежности к огромной и могущественной «стае». И все же они почему-то забыли об этом, похоронив самую свою суть, совершив то, что трудно даже назвать преступлением. В глазах Ланкастера это было нечто большее, чем измена: та, по крайней мере, всегда объяснима. Но как можно навсегда отречься от памяти, от тысяч и тысяч поколений, каждое из которых вложило свою долю в создание твоей души? Смерть, по мнению Виктора, не могла быть достойной карой этим (людям? нет, он не мог называть их людьми, – не получалось, как ни старайся!) несчастным. И все же он убивал их, потому что оставить жить дальше – не мог.
«Вот работа, – неожиданно для себя подумал Ланкастер, – хуже золотаря.»
Раньше, убивая, он старался не думать о своих мертвецах как о людях. Просто дерьмо, которое нужно убрать с дороги, чтобы не пачкать сапоги. Они прекрасно понимали, что делают, они догадывались, пожалуй, что получится в итоге: что ж, за все нужно платить. За несбывшиеся мечты тем более. Сейчас же перед ним сидели всего лишь злые, испорченные дети, которым, по-хорошему, нужно было бы как следует надрать жопы и отпустить восвояси.
Но и их приходилось убивать, потому что иначе нельзя.
«Все это чушь, насчет благородной борьбы за свою землю и мерзких захватчиков, которые в ней копаются, – думал Виктор, глядя на мужчин в сером тряпье, – все чушь. Мы для них просто добыча, объект охоты, более вкусный, чем какие-нибудь местные бараны или что у них тут водится… охотники оказались в роли дичи, поэтому они так удивлены. Не столько напуганы, сколько удивлены. Немного, совсем немного времени, и страх пройдет, – как только они уверятся, что я не собираюсь резать их на жаркое. А как только пройдет страх, появится и прежняя наглость, ведь если я не спешу их резать, значит, я слаб. Как все это знакомо!»
– Кто предложил лететь на птицах? – громко, с рычащими интонациями, спросил он.
От ментального удара транслинга, который переводил сразу в мозг, оба вождя содрогнулись. Старший всплеснул руками и отчаянно завертел шеей, пытаясь понять, чей голос он слышит в своей несчастной голове, младший же заморгал и принялся тереть кулаками заслезившиеся глаза.
– Кто?! – крикнул Ланкастер. – Отвечать!
Младший вцепился обеими руками в свою бороду и затрясся в беззвучных рыданиях. Старший же наконец понял, кто с ним говорит, но Ланкастера он видел лишь как огромный черный контур в мрачном красном свечении стоек, и страх никак не проходил. Но отвечать было необходимо, он это понимал. Надежда, что его все-таки не убьют, или, может быть, убьют не сразу, или… сердце трепыхалось в груди, как раненый птенец, то взмывая куда-то вверх, то падая вниз тупой болью в животе.
– Ко-колдун, – прошипел он и повторил, уже громче: – Колдун. Аннат Крылатый.
– Птицы принадлежат ему?
– Нет, досточтимый великан, – старший вождь хлопал глазами, пытаясь все же разглядеть лицо темного гиганта. – Птицы принадлежат моему роду. Аннат – колдун, он воспитатель. Он учит наездников, как воспитывать птенцов. Когда он приходит в мой род, куры родят благополучно. Если нет – мы теряем много птенцов. Аннат умеет разговаривать с курами, когда им пора родить. Тогда они родят много и легко.
Проклятая железяка, фыркнул Ланкастер, что ж тебя заклинило на этих «курах»? Простейший перевод понятия «самка птицы»? Вот еще проблемы…
Он машинально расстегнул карман своей кожаной куртки и достал портсигар. Оба бородатых, увидев вспышку зажигалки, отшатнулись и втянули головы в плечи.
– Я бы дал этим говнюкам немного пива, – послышался голос Чечеля. – А то они, кажется, приняли зажигалку за кремневый замок – того и гляди, опять обосрутся.
– Дежурный, свяжитесь со Шнеерсоном и потребуйте пару литров светлого. Мне пускай подадут рому, и еще грогу на всех. Вообще, если что-то будет непонятно, выкачаем прямо из мозгов.
Пока повара несли пиво и грог, Ланкастер все так же молча и недвижно сидел в своем кресле, потягивая сигарку и наблюдая за пленными. Те постепенно отходили от обуявшего их ужаса, даже младший вышел из транса и с любопытством таращился в темноту, пытаясь разглядеть сидящих перед ним людей.
– Вообще странно, – вдруг сказал Чечель, – что это с ними такое: гравитация ниже нормы, а они какие-то низкорослые и вообще дохлые. Я читал о здешних мутациях, но в имперских отчетах сплошная путаница. Одни пишут одно, другие – другое. Ясно, что тут все дело в трансурановых, да еще и привычка лазить по пещерам, но все равно с точки зрения физиологии интересно. Я, по крайней мере, о таких мутациях не слышал. Наверное, все в комплексе – и трансурановые, и близкий сплит.
– Ты не забывай, где служишь, – фыркнул в ответ Барталан.
Ланкастер с улыбкой покачал головой – действительно, даже Моня, один из самых низкорослых офицеров легиона, имел сто восемьдесят пять, остальные же гренадеры вымахали за два метра.
Перед допрашиваемыми появился повар с подносом, на котором стояли два пластиковых цилиндра, над которыми возвышались прелестные шапки пены.
– Пейте, – гулко приказал Виктор, – колдовской напиток сделает вас бесстрашными.
– Я уверен, – опять вмешался Чечель, – что пиво-то они точно варят. Не видел я еще людей, не умеющих варить пиво. Хоть из дерьма, но сварят.
По-видимому, начмед оказался прав. Опасливо принюхавшись, оба бородача припали к своим литровым стаканам. Потом, почти одновременно выдохнув, с удивлением посмотрели друг на друга – оба были живы и вполне довольны.
– Продолжаем. Кто такой колдун Аннат? Он принадлежит к вашему роду?
– Колдун живет в горе, – заморгал от неожиданности младший вождь.
– Да, – подхватил старший, – в моем роду колдуна нет. Аннат живет в темном мире, внутри гор, и он приходит к нам, и еще к роду Эйлил, и к роду Наам, с которым мы охотимся за перевалами, и он учит, как растить птенцов. Он – мастер птиц, колдун лечит их болезни и предсказывает, когда и какую добычу встретят охотники наших родов. Еще с ним ходит кузнец Беймаа, но он не живет в горе, у него свой род, маленький, в долине Бейа перед перевалом Желтых туманов. Он делает ружья и продает их, а наши сыновья собирают для него кремни.
– Гм-м… это Беймаа принес вам те большие старые ружья безбородых, которыми вы убили новых безбородых, прилетев на охоту на птицах?
Это была чистая импровизация, но внутренний голос, которому Виктор вполне привык доверять, говорил ему, что все происшедшее выглядело именно так. Он не ошибся:
– Да, это был Беймаа, это он! Мы всегда знали, что род его деда держал большие старые ружья, взятые у безбородых, когда деды наших дедов еще не видели небес! Аннат сказал нам, что мы не должны идти мстить по Нижним Путям, потому что лучше полететь на птицах, а безбородые не смогут увидеть нас. А Беймаа дал нашим воинам большие ружья и показал, где у них спуск. Это были очень большие ружья, почтенный великан! Двое, а то и трое воинов держали каждое из них! Они… они стреляли шесть раз сразу вот так – а-аах! – и у них были огромные пули, которые летели так далеко, что можно было стрелять дальше, чем из самого сильного лука, дальше, чем видишь, если смотреть с высокой горы!