— Смотрит… — зачарованно прошептала Майя. — Он смотрит на нас!
— Ну что же, — произнес Марк, не очень удивленный, — затем и даны глаза, чтобы смотреть. Наверное, он уже выспался.
Ноги дроми распрямились, и он внезапно скакнул к перегородке. Он двигался с легкостью, неожиданной для такого огромного существа. Каждая из его нижних конечностей была толщиной с солидное бревно, и верхние не слишком им уступали.
Раскрылась пасть, пурпурный язык метнулся между острых зубов. Было ли это признаком угрозы или недовольства?.. Пожалуй, нет, решил Марк, анализируя эмоции пленника — тот казался возбужденным, но не питал к людям враждебных чувств. Собственно, и пленником он не был. То, что он очутился здесь, стало его сознательным выбором.
Дроми царапнул когтем переборку, оставив на прочном пластике заметный беловатый след. Когти на его лапах были острыми, длиной в половину человеческого пальца.
— Он хочет привлечь наше внимание. Хочет что-то сказать или спросить, — молвила Майя. — Ты не мог бы?..
— Да, я постараюсь. — Кивнув, Марк отступил от разделявшей их стены, сел в кресло и смежил веки. Закрывать глаза при вхождении в транс было не обязательно, но это помогало сосредоточиться. Его опыт ментальной связи был невелик; не стоило пренебрегать любой мелочью.
На этот раз он без труда вошел в контакт. Чудилось, что дроми старается ему помочь, и Марк решил, что тот желает сообщить нечто очень важное. Это не касалось ни Патриарха, ни предстоящей схватки с кланом, захватившим Тхар, и ничего другого, кроме пленника; сам не зная как, Марк догадался, что речь идет о личной судьбе именно этого дроми. Нашего дроми, как назвала его Майя.
Не открывая глаз, он произнес:
— Ему хочется обсудить свое будущее. Думаю, у него есть какие-то планы на этот счет. Не уверен, что сумею их понять, но точно одно: к тем, кто воюет с нами, он возвращаться не собирается.
— Дроми должен жить с дроми. Мы для него неподходящая компания, — сказала Майя. Она смолкла, задумавшись, но через немногие секунды Марк снова услышал ее голос: — Те, кто воюет с нами, не единственные дроми в Галактике. Ты сам об этом говорил. Слышал ли он про тех, других дроми? Хочет ли отправиться к ним, в миры лоона эо? На Данвейт или Тинтах?
— Я не знаю, как сообщить ему об этом. Я не смогу… — начал Марк и внезапно осекся. Он хотел сказать, что Данвейт, Тинтах, любые названия звезд, планет и галактических рас, принятые у людей, для дроми всего лишь пустой звук. Но кажется, это было поспешным заключением. Имя порождало образ, но не фигуру и лицо лоона эо и не пейзажи их планет, которые он видел в голографических записях, а нечто более сложное, многогранное, описывающее объект с такой подробностью, что в письменной или устной передаче понадобились бы сотни или тысячи слов. Сам того не понимая, Марк прикоснулся сейчас к далекому будущему, к предвестнику универсального метаязыка, где одно понятие, одна-единственная мысль заменяли сложные долгие переговоры. Этот метод коммуникации еще не являлся достоянием галактических рас, но, как всякий феномен, вызванный к жизни прогрессом разумных сообществ и контактом между ними, должен был непременно появиться — через тысячу, или десять тысяч лет, или, возможно, в совсем необозримом грядущем.
Способность создавать такие образы была для Марка первым потрясением, вторым же стало то, что дроми его понял. Возможно, их ментальные поля находились сейчас в некоем резонансе, который происходит в те моменты, когда мысли партнеров близки, и оттого понимание является более всеобъемлющим и четким; возможно, с каждым сеансом мысленной связи росли умение и опыт Марка либо отклик дроми делался яснее — но, так или иначе, его ответ не допускал двух толкований. Мысль-согласие сопровождала эмоция довольства или чего-то похожего на радость, хотя ручаться за такое впечатление Марк бы, пожалуй, не рискнул. Если бы дроми являлся человеком, можно было бы думать, что речь идет о его заветной мечте, о чем-то, чего он желал с отчаянной и безнадежной страстью, об идее, владевшей им много лет. Но дроми не был ни человеком, ни даже гуманоидом, так что приписывать ему такие чувства не стоило.
Марк открыл глаза и произнес:
— Кажется, мысль о Данвейте он воспринял с энтузиазмом. Осталась сущая ерунда, ласточка: вышвырнуть дроми из Дальних Миров, дождаться кораблей с Земли и отправить нашего приятеля в Посольские Купола [39] . А там уж сервы доставят его куда надо. Еще желательно, чтоб нас с тобой не распылили в предстоящей драке — иначе кто ж его поймет без переводчиков?
— Без тебя, — с улыбкой уточнила Майя. — Что я могу одна?
— А что могу я? — Повернувшись к дроми, Марк сделал прощальный жест и, обняв девушку за плечи, направился к выходу. — Нет, моя дорогая тхара, в ближайшую сотню лет ты будешь меня вдохновлять и направлять. Ты и только ты! Кстати, еще и лечить. Эти ментальные экзерсисы просто пожирают нервную энергию, и есть лишь один способ набраться сил. — Он поцеловал Майю в губы. — Очень хороший способ, проверенный временем. То есть я хочу сказать, что после каждого сеанса…
Майя не дала ему закончить, прикрыла ладошкой рот и тихо рассмеялась. Не говоря больше ни слова, они поднялись на жилой уровень, разыскали свой свадебный чертог и провели в нем время до рассвета. С первым солнечным лучом они уже были на поверхности.
Оглядев площадки и дороги, забитые сотнями машин, группы вооруженных людей в скафандрах и транспортные диски, висевшие над скалами, девушка вздохнула и прижалась к Марку. Он знал, о чем она думает, и сам думал о том же: пройдет день, пройдет ночь, снова наступит утро, но увидят ли они рассвет? Тхаров было так немного — тысячи против десятков тысяч, и Земля, великий дом человечества, казалась такой безнадежно далекой…
— Ты думаешь, мы сможем это сделать? — прошептала Майя. — Сможем изгнать их? Сможем выжить?
Марк нежно погладил ее волосы.
— У нас есть шанс, тхара. Небольшой, но есть. Если мы уничтожим Патриарха.
Риккараниджи сидел на верхнем этаже своей обители. Его глаза были закрыты, кожа тяжелыми складками свисала с обмякшей плоти, когти шелушились и отслаивались, а пол вокруг передвижного сиденья усеивала сухая чешуя. Он и сам был сейчас сухой чешуйкой, отпавшей от живого организма клана и готовой превратиться в прах. Уже сутки он не получал продляющего жизнь снадобья и ничего не ел и не пил, ожидая неизбежного конца. Кончина будет быстрой и безболезненной; к закату местного светила разум и чувства угаснут, и вряд ли он переживет следующую ночь.