Пересекая медленный водный поток, «Ворон» уверенно шел к берегу. Уже можно было разглядеть массивные ворота в середине земляного вала, палисад и несколько пушек, чьи жерла темнели над бруствером, дозорные башни по углам и колокольню – видимо, самое высокое строение городка. Он был невелик и окружен валами в форме квадрата со стороною в сотню метров; бревенчатый частокол в два человеческих роста скрывал дома и склады, но, похоже, строений было немного, десятка четыре или пять – больше бы тут не уместилось. Однако маленькая цитадель являлась лишь частью поселения; по берегу реки и со стороны джунглей ее окружали лачуги и шалаши, загоны для мулов и птицы, плодоносящие пальмы и огороды, навесы на столбах с подвешенными гамаками, дымящие печи и мастерские. Жизнь здесь так и кипела – на маленьком клочке земли, отвоеванном у сельвы и племени Каймана.
Испанцы, очевидно, не подозревали, что этой жизни вот-вот придет конец. На палисаде, у пушек рядом с воротами, стояла орудийная прислуга, сами ворота были распахнуты, и к пристани тянулись солдаты под командой пышно разодетого офицера; в предместьях мелькали полуголые фигурки женщин, тащивших воду или хлопотавших у костров, а погонщики из Арагуа сновали между загонами и навесами с сеном. «Ворон» приблизился уже на четверть мили к берегу и все еще казался испанским кораблем. Гарнизон Пуэнте-дель-Оро-и-Кирога явно полагал, что главная защита от корсаров не бдительность, а удаленность и скрытность. И правда, кто сумел бы разыскать их в дикой сельве у девственной реки, в ста восьмидесяти милях от морского побере? Пожалуй, в эти времена лишь южный и северный полюс были недоступнее.
На пристани и валах вдруг засуетились. Офицер, изучавший судно в подзорную трубу, резко опустил ее и что-то закричал солдатам. Они торопливо бросились внутрь крепости, потянули за собой створки ворот; из бойниц частокола высунулись мушкетные стволы, артиллеристы принялись заряжать орудия, и над городком поплыл протяжный тревожный звон набата. Серов видел, как женщины и арагуанцы, оставив свои котлы и животных, бегут к лесной опушке, но из-за деревьев уже выступили цепи молчаливых воинов, и в воздухе замелькали стрелы. Дети Каймана были меткими лучниками и целились только в мужчин.
– Спустить флаг! – раздался голос капитана. Пурпурные испанские стяги упали с мачт, однако «Веселый Роджерс» на месте них не появился. Черное знамя с черепом и костями было легендой, измышлением летописцев, либо время его не пришло – во всяком случае Серов его не видел ни на одном корсарском судне. Пираты Карибов не поднимали флага, рекомендуясь с помощью пушек.
Бриг разворачивался параллельно берегу, и смысл маневра уже не был для Серова тайной за семью печатями. Учился он быстро, и опыт, накопленный за полгода, подсказывал, что до крепостного вала двести метров, а в нынешнем веке это прицельная дальность стрельбы. Хоть из пушки, хоть из мушкета… Под его ногами, на орудийной палубе, слышался скрип станин, проклятия бомбардиров и громкий голос Teггa, велевшего всем стволам бить по батарее испанцев.
– Синьор Росано! – рявкнул Брукс, и с квартердека донеслось:
– Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Господи, будь милостив к детям своим, пошли им удачу, смерть быструю, рану легкую, добычу богатую…
Хирург читал молитву громким гнусавым голосом, видимо подражая кому-то из святых отцов, которых знал в Венеции, Падуе или ином итальянском граде, может быть, даже в Риме, папской обители. Но в этот раз закончить ему не удалось – позиция для стрельбы была слишком подходящей.
– Левым бортом… огонь! – скомандовал капитан. Палуба «Ворона» дрогнула, и десять чугунных ядер обрушились на палисад.
Залп был смертоносным. Легкий бруствер, возведенный для защиты от индейских стрел, рухнул под ударом, в воздух взмыли обломки дерева и изувеченные тела, потом раздался оглушительный взрыв – должно быть, ядро угодило в бочонок с порохом. Две пушки слетели с разбитых станин, одна покосилась, а ту, что стояла ближе к воротам, выбросило за вал. На медных стволах орудий, на земляном валу и сбитых бревнах частокола валялись трупы, десяток или дюжина, и над ними курился сизый дымок. Грохот набата на мгновение прервался, будто звонарь был потрясен картиной разрушения, затем над Пуэнтедель-Оро снова поплыл тревожный звон.
Бриг разворачивался, отвернув к середине реки. Паруса на мгновение заполоскали, потом опять вздулись, поймав ветер. Внизу орал Сэмсон Тегг: «Левый борт – заряжай! Первый, второй и третий номера – картечью! Быстрее, висельники, ленивые свиньи!» На берегу, среди баркасов и лодок, и на валу, обращенном к реке, царило безлюдье, но в бойницах частокола сверкнули мушкетные выстрелы. Команда встретила их презрительным ревом – «Ворон», недосягаемый для пуль, был в четверти мили от крепости.
– Спустить шлюпки! – донеслось с квартердека.
– Дойч, на тали! [60] – распорядился боцман Стур. – Спускать с обоих бортов!
Одна за другой шлюпки плюхались в воду. Их на фрегате было четыре: три больших, на восемь весел каждая, и капитанский ялик. В лодках могли разместиться три четверти команды «Ворона».
Корабль снова двигался к берегу, тащил у бортов шлюпки. Слабый устойчивый ветер, дувший против течения, помогал маневрам. Джозеф Брукс и Пил спустились на шкафут; капитан всматривался в приближавшийся берег, помощник деловито проверял пистолеты. Правый борт «Ворона», ощетинившись жерлами пушек, глядел на крепостные валы.
– По воротам!.. Огонь!.. – рявкнул Брукс, и грохот залпа перекрыл набатный звон.
На этот раз, уже не опасаясь испанских пушек, фрегат подошел к берегу метров на сто пятьдесят. Ворота, разбитые ядрами, упали внутрь, и над ними просвистела картечь, уложив сгрудившихся в проходе солдат. Вопли умирающих и раненых смешались с криками, что слышались у леса. Там шла резня: Дети Каймана усердно трудились, кололи и рубили арагуанцев. Это было последним, что увидел Серов с палубы «Ворона»: пираты уже спускались в шлюпки, и Мортимер, ткнув его в спину, пробурчал:
– Шевели костылями, Эндрю! Наш день, клянусь Господом!
Отряд Галлахера, бывший в половинном составе, грузился в четырехвесельный ялик. Не успел Серов опомниться, как уже держался за рукоять весла и греб в компании с Хенком, Куком и Даннерманом под выкрики ирландца: «И раз, и два… Живее, крысы мокрозадые! Первому на стене – две доли! И раз, и два…»
Шлюпки расходились веером: ударная команда капитана – к проходу, разрезавшему вал, уже не загороженному воротами, группы Пила и Галлахера – к углам крепости, над которыми торчали невысокие башни. Гребли недолго, но за это время над головами десантников дважды прогудели ядра и свистнула картечь. Частокол рядом с башнями повалился, одна из башен тоже рухнула, другая накренилась. Судя по всему, форт был рассчитан лишь на отражение атак индейцев, а против орудийного огня ни ворота, ни бруствер устоять не могли. Да и сами испанцы тоже; вид полуголой орды, страшных лиц, искаженных яростью, внезапность нападения – все это внушало ужас. Но, вероятно, самым пугающим и грозным являлся стремительный натиск, с которым действовали корсары. Морская пехота более поздних времен могла бы позавидовать их боевому искусству.