Раз-два-три, раз-два-три… И стоп! Нашарив крохотный карниз, на котором помещались обе ноги, Серов вытащил из мешка скобу, вогнал ее молотком в подходящую трещину, пропустил сквозь нее веревку и слегка расслабился. Ему оставалось одолеть еще метров двадцать; отсюда, с высоты, люди выглядели муравьями, деревья – кустиками, зато каменные пальцы вверху были огромны, как сплющенные нефтеналивные цистерны. Под ним, на дне пропасти, команда боцмана обвязывала веревками бочонки с порохом, а Стур, задравши голову, глядел на него. Капитан с отрядом продвигался по нижней части серпантина, оставаясь вне дистанции поражения из форта; в середине длинной цепочки вооруженных людей Серов разглядел Шейлу. Воины Гуаканари придвинулись ближе к скалам, и одна группа, тридцать или сорок человек, сосредоточилась у тропы, готовясь подняться вслед за корсарами. Наверняка все эти маневры сопровождались изрядным шумом, но мерный гул водопада заглушал людские крики и звон оружия. Поток воды устремлялся вниз в сотне метров от Серова, и это было феерическое зрелище: радужные венцы и короны сияли в лучах утреннего солнца и исчезали, чтобы возродиться вновь из брызг и золотого света.
Передохнув, он снова полез наверх. Солдаты больше камней не бросали и не лили смолу – видно, убедились, что верхолаз недосягаем и лучше подождать, пока он не появится у самого карниза. Может, голову высунет, и тогда ее шпагой – чик! Или свинцовым шариком в лоб угостят… Серов не ввязался бы в такое опасное предприятие лишь затем, чтобы уничтожить копи с испанским гарнизоном, но иных решений проблема, очевидно, не имела. Алчность подстегивала корсаров, и в своем стремлении добраться до богатства Брукс положил бы весь отряд или его половину, чтобы залезть на эту скалу. В ином случае, уйди он без боя, последствия будут еще страшней: испанцы спустятся и перережут индейцев. Такого исхода Серов допустить не мог; будучи русским человеком, происходя из племени сильного и многолюдного, он инстинктивно полагал, что отвечает за малых, сирых и убогих.
Он поднялся в расщелину между мизинцем и безымянным пальцем, уперся спиной в один склон, а ногами – в другой и стал забивать клинья. Испанцы, должно быть, услышали грохот; мимо Серова скользнула веревка, затем, держась за нее, над краем карниза высунулся какой-то смельчак. Серов вскинул пистолет и выстрелил. Глаза солдата закатились, пальцы разжались, мертвое тело рухнуло вниз. Серов начал вытягивать свою веревку, к которой был привязан прочный трос; закрепил его на клиньях, помахал рукой боцману и снова принялся работать молотом, вырубая ступеньку для ног. Осколки камня летели во все стороны – порода была не очень твердая, и множество мелких трещин облегчали дело.
Уот Стур лез быстро, словно шагал по отвесной стене, перехватывая канат длинными жилистыми руками. Оказавшись рядом с Серовым, он вытер пот со лба, достал из-за пояса кирку на короткой рукояти и, не говоря ни слова, включился в работу. Пока Тиррел поднимался наверх, таща за собой еще пару тросов, они успели расширить ступеньку и принялись вырубать выемки для бочонков. Эти емкости были не очень велики, размером в два ведра, но тяжелы – в каждой по сто фунтов пороха.
Внезапно боцман замер, поглядел вниз, на Тиррела, потом уставился на Серова и буркнул:
– Гроб и могила! Нам же запалы поджечь придется! Ты кресало взял?
Серов похлопал по мешку, висевшему на шее.
– Все здесь, мастер Стур. Будет огонь, и никаких проблем.
– Грхм… – Боцман прочистил глотку. – Запасливый ты парень, клянусь сковородками дьявола! Ты вот что, Эндрю… ты меня больше мастером не зови… Для тебя я Уот, ясно?
Отвернувшись, он снова врубился в камень. Ну и ну! – мелькнуло у Серова в голове. Похоже, его причислили к клубу избранных, к тем, кто имел право звать боцмана по имени и даже, возможно, похлопать Стура по плечу. Великая честь! И кому он обязан? Себе самому или капитану Бруксу, который недавно определил его в «сынки»? Скорее второе, ибо капитан, бесспорно, был не прост – да и можно ли человеку бесхитростному править буйной разбойничьей шайкой? «Политик!.. Макиавелли!.. – думал Серов, размахивая молотком. – Должно быть, намекнул верным людям, кто встанет со временем на квартердеке „Ворона"… Ну, низкий ему за это поклон! Обучимся и встанем! А вот куда повернем, о том дядюшке Джозефу знать не стоит. Однако повернем! Пусть не сейчас, пусть позже… И через семь лет успею к полтавским полям!»
Поднялся Тиррел, и они втроем взялись тянуть стофунтовые бочонки и пристраивать их в расселине. Из днищ свисали запальные шнуры – смоленые веревки, щедро посыпанные порохом и отмеренные Теггом с тем расчетом, чтобы подрывники успели спуститься. Тем временем люди капитана забирались все выше – Хейнар с братьями и половина ватаги Дойча уже миновали первый поворот и вышли на среднюю часть серпантина. Присмотревшись, Серов заметил, что Стиг и Эрик тащат широкую короткую колоду, как раз в рост человека – то ли от пуль прикрываться, то ли ворота вышибать. Испанец-наблюдатель убрался с тропы, и больше никто не пробовал заглянуть под карниз, но сверху слышались красноречивые звуки: скрип зарядов картечи, которые забивают в стволы, стук мушкетов и резкие слова команды.
– Готово, – сказал Стур.
– Поджигать? – Серов нашарил в торбе зажигалку.
– Не спеши, парень. Сперва дам сигнал Старику. – Боцман вытянул из-за пояса пистолет и разрядил его в воздух. – Теперь давай огоньку!
На трех канатах они спустились пониже, к свисающим запальным шнурам. Длинная цепочка корсаров, неторопливо поднимавшихся по тропе, резво двинулась вперед, словно змея, что пробудилась, почуяв добычу. Следом за пиратами шли индейцы. Ветер развевал перья на их головах, поблескивали наконечники копий, раскачивались тяжелые дубинки.
Серов вытащил зажигалку.
– Что за хрень? – удивился Тиррел, переглянувшись с боцманом.
– Самый новейший французский прибор для добывания огня, – пояснил Серов и поджег шнуры.
– Сожри меня кайман! Чтоб мне в пекле гореть! Это как же… – начал Тиррел, но боцман сунул ему кулаком в бок и заорал:
– Вниз, моча черепашья! Вниз, а то нас в клочья разнесет!
Они стремительно заскользили по канатам, и Серов благословил все снасти «Ворона», каждую веревку, каждый шкот и брас, оставивший мозоли на его ладонях. Скала уходила вверх метр за метром, слева гудел водопад, ветер швырял в лицо и грудь холодные брызги, а наверху шипело и потрескивало, потрескивало и шипело. Наконец ступни Серова ударились о землю, и он, не размышляя, слыша только, как сопит сзади Стур, помчался долой с насыпи из шлака, мусора и засохшего дерьма – вниз, вниз, к деревьям и кустам, подальше от скал и догоравших запалов.
В вышине оглушительно грохнуло. Он обернулся и увидел, как гигантский мизинец с частью бруствера неторопливо покидает карниз, как фонтан камней, пыли и дыма взмывает в воздух, как летят вместе с глыбами людские тела и сорванные с лафетов пушки, как что-то еще дымит и взрывается, полыхая оранжевым огнем, как кружат подброшенные на полсотни футов кровли хижин. Потом обломанный мизинец ринулся в пропасть, падая все быстрей и быстрей, и рухнул на кучу отбросов. Земля ощутимо вздрогнула.