Перун и Ярило кинулись к нему, столкнулись, разошлись и отступили, поняв, что мешают друг другу. Переглянулись. Олег метнулся вперед, и сговориться они не успели, вскинули мечи. Ведун отмахнул оба клинка влево, сдвигаясь, ударил встречь, заставляя врагов попятиться. Вернулся к перилам, но уже на три ступеньки выше, сделал выпад, метясь громовержцу в грудь. Тот отпрянул, едва не сбив Ярилу с ног, и Середин выиграл еще две ступени.
– Тяжко вам зимой, ребята, – пробормотал Олег себе под нос. – Молнией не шарахнуть, жаром не обжечь… Придется драться, как простым воинам.
– Ничего, управимся… – бородач обрушил на него меч.
Олег принял лезвие на два клинка сразу, откинувшись спиной на перила и отводя мимо. От поручней полетели щепки, а Ярило попытался воспользоваться заминкой и уколоть в живот снизу. Ведуну пришлось пятиться, прятаться за широкий меч Перуна. Громовержец оружие отдернул – Олег уколол Ярилу, но не достал, обратным движением попробовал рубануть громовержца по ногам. Тот отпрыгнул, и ведун поднялся выше.
Еще одна ступенька в плюс!
Жаркий, как кузнечный горн, и такой же пламенеющий, Ярило исчез, возник, атаковал снизу, вынуждая Середина обернуться и теперь отмахиваться сразу на две стороны. Это было непросто, а потому ведун сперва ринулся на Перуна, вынудив неожиданным напором отойти на два шага, отпрянул и сверху обрушился на паренька, быстро рубя с разных направлений сразу двумя клинками – не столько надеясь заколоть, сколько вынуждая исчезнуть, пока это не случилось.
– А ну, прекратить! – грозный приказ ударил не только по ушам, но и расшвырял дерущихся на снег по разные стороны крыльца.
Олег ругнулся, вскакивая на ноги, выставил саблю, готовый отразить нападение, и краем глаза торопливо высматривая хоть какую-нибудь тень. Как назло, его швырнуло на солнечную сторону – ни единого укрытия.
– Приветствую тебя, отец… – Перун опустился на колено перед явившимся из ниоткуда стройным богом в полтора человеческих роста. Седобородый, голубоглазый, остролицый-остроносый и тем похожий на ястреба, в собольей длинной шубе изумрудного цвета, с матерчатым кушаком вместо пояса и посохом из темно-вишневого дерева в руке. Рядом с нежданным гостем, чуть позади, стояла с поджатыми губами Магура.
Ярило спрятал оружие, склонил голову:
– Приветствую тебя, великий Сварог!
У Олега екнуло в груди, и ведун тоже опустился на колено:
– Приветствую тебя, праотец наш Сварог!
– Где ты взял змеиный камень, смертный?!
– Пришлось добыть, великий Сварог, – поднял голову ведун. – Иначе я не смог бы добраться до «Голубиной книги».
– Зачем она тебе?
– Хотел прикоснуться к мудрости веков, великий Сварог. Разве это знание не принадлежит людям? Разве оно запретно для смертных?
– Нет, не запретно, – задумчиво покачал головой праотец славянского рода. – Но богов нельзя обращать в камень!
– Так что же мне делать, если они меня не пропускают?
– Богов нельзя обращать в камень, смертный! – повысил голос Сварог.
– Я смертный, и я один, – пожал плечами ведун. – Они боги, и их двое. Как же мне пройти?
Прародитель людей и богов нахмурился, приблизился. Не подошел – просто оказался рядом, протянул руку:
– Отдай змеиный камень мне.
Середин прикусил губу, посмотрел на него, на Перуна с Ярилом, но перечить не посмел. Достал подаренное властелином мрака драгоценное оружие и протянул Сварогу.
Тот принял мешочек, растер между пальцами, дунул. Порошок взлетел, рассыпался под солнечными лучами искрящимся облаком.
– Богов нельзя обращать в камень, – назидательно сказал Сварог. – И никого живого тоже. Ты хотел прикоснуться к мудрости «Голубиной книги»? Волх откроет ее для тебя…
Сварог поднял посох, постучал им в дверь храма… Хотя вроде дотянуться не мог.
– Но ведь он просто смертный, отец! – вскочил громовержец. – Ты позволишь ему открыть тайну Мары?
– Ты забыл, как сам когда-то был смертным, Перун? – взглянул на него Сварог. – Сила сама находит достойных… Я запрещаю тебе сражаться с этим смертным! Я забрал у него змеиный камень и не хочу, чтобы он об этом пожалел. Ярило, к тебе это тоже относится!
– Повинуюсь, отец наш, – дышащий жаром паренек исчез.
– Перун!
– Повинуюсь, отец. Сам я никогда более не обнажу против него оружия.
– Тогда ступай, пируй в своих чертогах. Ныне не твое время. Небесные битвы начнутся еще не скоро…
– Да, отец… – чернобородый громовержец тоже исчез.
– А ты, смертный… Ты так хотел узнать тайну рождения и власти богини смерти, что едва не разрушил наш мир, – прародитель рода укоризненно покачал головой. – Это был плохой поступок. Впредь задумывайся над тем, что вытворяешь! Однако раз уж ты добился, чего хотел… Тогда иди и узнай, стоила ли алкомая тобою тайна подобных жертв…
В святилище «Голубиной книги» отворились двери. Главный хранитель сокровища, всезнающий Волх, мудрец и чародей, терпеливо ждал на пороге настырного гостя.
– Благодарю тебя, великий Сварог, – поклонился Олег, спрятал саблю и поднялся по ступеням.
Внутри святилище мудрости сияло светом и дышало теплом. То ли чародейством согрето, то ли внизу, в подклети, стояли печи, отапливающие храм. Возможно, там же находились и жилые помещения, ибо верхняя часть поражала лаконичностью. В углах храма, под четырьмя угловыми луковками, стояли четыре деревянных кресла, вырезанных из цельных деревянных колод. Дальнее правое было украшено поверху изображением уточки, а также разбросанными по спинке звездами, складывающимися в рисунок Большой Медведицы. И уточка, и созвездие ковша издревле были знаками богини Макошь, ее символами. Выходило, что кресло принадлежало жене скотьего бога.
После этого открытия принадлежность остальных угадывалась без труда: с рогами – трон Велеса, с солнечными лучами и солярным кругом – Сварога, и четвертое кресло, украшенное цветами и стеблями, понятно, принадлежало Ладе, супруге прародителя славян.
Видимо, здесь, в храме мудрости, возле источника знаний, и собирались верховные боги, принимая самые важные для судьбы мира решения, совещаясь, строя планы или вспоминая минувшие достижения…
В центре святилища, вокруг огромной, размером с человека, прялки сидели с веретенами семь женщин разного возраста в чистых белых рубахах и, протяжно напевая, пряли нити, свивая волоски из висящей на прялке огромной растрепанной кудели.
– Они вытягивают нить судьбы? – от сопричастности к чему-то великому и непостижимому у ведуна защипало в груди.
– Нет, просто прядут со скуки, – пожал плечами Волх. – Гости сюда ныне заглядывают редко. Голубицы же мои прядут, да памятью своей в песнях и прикосновениях меняются, дабы ни у кого ничто не исчезло.