Кириллу показалось, что она затаила дыхание от волнения. Но нет, какое там волнение? Серые глаза, занимавшие едва ли не большую часть исхудавшего, обрамленного рыжим ежиком лица, смотрели в упор, а руки вовсе не теребили край одеяла, как вроде бы должно быть.

– Ты не думай… Я просто спрашиваю…

– Да я и не думаю ничего. Он ведь любит тебя.

– Не надо. – Ксанка отвернулась к окну. – Не надо, Кира!

– Надо! – рявкнул Кирилл. – Он сейчас под следствием. И ему нужно, чтобы кто-то о нем вспоминал.

– Под следствием? – Она повернула голову в нему и широко распахнула глаза. – За что?

– Нарушение устава.

– А что он такое совершил?

Она напряженно ждала ответа, но Кирилл решил ничего не объяснять. Зачем?

– Болтали всякое, Ксана. Точно я не в теме, поэтому травить вакуум не стану.

– Что ж, – она легкомысленно улыбнулась, – я помолюсь за него. Но все эти дни я молилась за тебя. Неужели ты не чувствовал?

– Конечно, чувствовал, – соврал Кирилл.

Разговор надо было заканчивать. Все равно он не мог сказать ей те слова, которые она от него ждала. Потому что сказать их значило унизить – и ее, и себя, и Свету.

– Мне пора.

Лицо Ксанки омрачилось, а глаза, казалось, стали еще больше.

– Как? Уже?

– Да, у меня в Семецком служебные дела. – Он встал. – Поправляйся!

– Ты даже не спрашиваешь, сколько мне тут лежать.

– А я знаю, – соврал Кирилл. – Я в справочном узнавал. Сказали, еще недели три.

– Пять. Я еще даже ходить не начала. – Она грустно улыбнулась. – Видишь, наверное, утку под кроватью.

– Подать? – спросил Кирилл.

И даже головой мотнул от чувства неловкости. Все он говорил не то, что она ждала, чего ей хотелось.

– Нет, не надо. Лучше знаешь что? – Она покусала губы.

– Что?

– Поцелуй меня, пожалуйста.

«Не надо», – хотел сказать Кирилл. Но не сказал. Потому что понял: надо. Не имеет сейчас никакого значения, любит он ее или нет и как бы к этому поцелую отнеслась Светлана. Потому что именно от поцелуя зависит, сколько еще недель проваляется Ксанка в этом госпитале и как скоро встанет с этой койки.

Он наклонился и коснулся ее горячих сухих губ, а она вскинула худые руки, обняла его за шею и чуть приподнялась, и они находились так, пока она не устала. Потом ее руки разжались, и она отвалилась на подушку, а он сказал: «Ну, поправляйся!» – и быстро, не обернувшись, вышел и только тут позволил себе, наконец, бурно перевести дыхание.

И принял окончательное решение относительно перспектив в их отношениях.

63

Спустившись вниз, он посмотрел на часы. До момента, когда он должен был прибыть к следователю, время еще имелось, и он решил сходить в гости к другим раненым товарищам. Однако справочная сообщила, что Михаил Афонинцев и Эзотерия Дубинникова как раз сегодня выписались из госпиталя и отправились к месту несения службы.

Тогда, выйдя из госпиталя, он присел на скамеечку и закурил, поглядывая на окна, за одним из которых осталась Ксанка. А потом понял, что тянет время, не решаясь совершить давно запланированный поступок.

Но почему? Неужели он опасается еще одной странности? Мало их было? Одной больше, одной меньше – до фомальгаута…

Не докурив, он выбросил сигарету в стоявшую рядом урну и кинулся к «чертенку». Забравшись в кабину, он воспользовался справочной автопилота и определил, как далеко гарнизонный госпиталь находится от кабака под названием «Счастливая полночь».

Через пять минут он посадил «чертенка» неподалеку от кабака, выбрался из кабины и проследовал в знакомые двери. Как и в прошлый раз, подошел к стойке, заказал кофе по-турецки, расплатился и сел за стол возле ближнего к выходу окна. Через пяток минут все та же официантка все в тех же черной юбке, белой блузке и передничке с белой наколкой на сиреневых волосах принесла ему заказанное.

– Ой! – сказала она. – А ведь я вас помню! Только тогда вы вроде бы были сержант.

– В самом деле помните?

– Да. Вы спрашивали меня, не было ли тут вашего приятеля, а я вам сказала, что тут сидел хромой майор со шрамом на лице, который не мог быть вашим приятелем, потому что и в звании и возрастом много старше вас.

«Ее зовут Серена», – вспомнил Кирилл.

А Серена продолжала тараторить:

– Сама не знаю почему, старшина, но я вас тогда обманула. Тут сидел вовсе не мужчина, а дама, а я так и не понимаю, почему я тогда вам…

– Стоп! – рявкнул Кирилл, обмирая.

– Ч-чего? – растерялась официантка, прижимая руки к груди.

– Подожди, Серена. Подожди… – У Кирилла перехватило дыхание, и он закашлялся. А откашлявшись, попросил виновато: – Извини, пожалуйста! Повтори еще раз. Кто тут тогда сидел?

– Дама, говорю, сидела. Не знаю, почему я сказала вам про муж…

– А какая она из себя, эта дама? – спросил Кирилл, снова обмирая.

– Симпатичная такая блондинка, с большими голубыми глазами и очень красивым голосом. Вся в черном была, но одежда не траурная. Блузка, штаны «под кожу» и сапоги такие… такие… Я бы сама такие купила.

Мариэль!… Неужели?

Кирилл схватил чашку кофе и залпом выпил ее. Потом вскочил:

– Спасибо тебе, Серена! Большое спасибо, девочка! Ты даже не представляешь, как мне помогла.

Серена сложила руки на передничке и опять затараторила:

– Пожалуйста, старшина! Я уже на следующий день удивлялась, зачем обманула вас. Как затмение какое-то нашло… И я хотела было отыскать вас, но разве отыщешь? Я ведь даже имени вашего не знала. А и знала бы, так в справочной не дадут никаких справок. Секретность, я понимаю…

Она бы и еще говорила и говорила, но Кирилл поднял руку:

– Извини, мне пора! – и был таков.

64

В особый отдел он прибыл за пятнадцать минут до назначенного времени. Предъявил охране персонкарту, проследовал к нужному кабинету, подождал, сидя на скамейке, возле двери.

Ровно в тринадцать часов его вызвали.

Следователем оказался немолодой прапор. Судя по всему, еще совсем недавно он был самым обыкновенным безмундирником, служил под началом какого-нибудь районного прокурора и собирал доказательства вины сутенеров и наркоторговцев, но вот призвали человечка на военную службу и полетел он за три девять планет на Периферию, а дома остались мягкая сдобная булочка-супруга и двое недорослей, мечтающих о безбедной и беззаботной жизни…

Кирилл помотал головой. Что это он? С какой стати такие мысли? У прапора, может, и нет ни семьи ни дома, только служба на благо да двое детей от двух любовниц…