— Сотни полторы, не больше, — буркнул помощник. — Мелочь при наших потерях…
— А лодка? Что за лодка?
— Небольшая, и похоже, что вырезана из цельного ясеневого ствола. Я велел вытащить ее на палубу — на ней вроде бы тоже серебро по бортам и резьба… может, ценная вещь…
Когда лодочку подняли наверх, ОКаймор с первого взгляда догадался, что вещь и в самом деле ценная. Перед ним был погребальный челн, вырезанный из светлого ясеня, в каких вожди Тайонела хоронят своих усопших. Верили они, что в такой маленькой ладье покойный светлыми потоками поплывет в Чак Мооль, избежав мучительной дороги по раскаленным углям и дебрям, полным злых демонов и ядовитых змей; потому каждого знатного тайонельца отправляли в последний путь по рекам, что несли свои воды в огромные ясные озера. Видно, вождь, для которого предназначался этот челн, был не из последних в Очаге Тайонела, ибо борта лодочки сверху украшали серебряные пластины, нос — резная волчья голова с разинутой пастью, а на дне лежал ковер из перьев белого сокола и богатое покрывало зеленой шерсти — на нем серебряной нитью был выткан божественный лик Тайонела.
О’Каймор, то задумчиво постукивая своей трубой по ладони, то почесывая в затылке, осмотрел челн. Люди его уже вовсю трудились, перетаскивая на драммары связки бобров, куниц и соболей, кипы отлично выделанных волчьих и медвежьих шкур, желтые круги воска, тяжеленные горшки с медом и жиром. Медвежий жир, из которого приготовляли бальзамы и снадобья, ценился не меньше хорошей пушнины, и тидам мельком подумал, что добыча не так уж мала. Тысяч на десять чейни, пожалуй, если не на все пятнадцать… Однако это добро никак не оправдывало столь большого отряда охранников, да еще из числа людей тайонелъского сагамора! Нет, все дело в челне, решил тидам, и кликнул Торо:
— Эй, одноглазый! Шкипер с этой лохани цел?
— Живой, господин. Там, у мачты… ждет, когда его отправят к акулам.
— Пусть Хомда притащит его сюда.
Через пять вздохов северянин швырнул к ногам О’Каймора тощего накамца с округлившимися от ужаса глазами. Этого человека, как и прочих из команды парусника, можно было считать мертвецом: О’Каймор никогда не брал пленных. Что с ними делать, с пленниками, взятыми в бою? Это было проблемой в любой из земель Эйпонны, кроме дикой Р’Рарды, где их просто съедали. Захваченный в плен не рассматривался как полноценный работник, да и сама идея обращения человека в подневольную скотину была чужда исповедовавшим кинара. И потому пленных либо убивали, либо усыновляли в клан, либо отпускали — за выкуп или из милости. Но О’Каймор никого не оставлял в живых и не брал выкупа. К чему рисковать? Слухи, молва, сплетни… где и сколько взято, какие суда сожжены, какие пущены на дно… сколько народу переселились в Великую Пустоту… Нет, таких разговоров он не любил и старался не оставлять следов, могущих повредить второй его ипостаси — мирного торговца и благородного владетеля надела Чью-Та. Тем не менее его знали — и боялись.
Вот и сейчас накамский кормчий со страхом уставился на герб, сиявший на доспехе тидама. Он уже понял, в чьих руках очутился, и не рассчитывал на пощаду.
— Ну, блевотина Паннар-Са, — произнес ОКаймор, склонившись над бледным накамцем, — можешь выбирать между легкой смертью и смертью потяжелей. Либо тебе перережут глотку — быстро и без мук, либо подвесят на канате у самой воды… И знаешь, что тогда будет?
Накамец судорожно вздохнул — акулы в прибрежных водах отличались редкостной свирепостью.
— Так что ты выбираешь — веревку или топор вон того парня? — Тидам покосился в сторону Хомды.
— Топор, мой милостивый господин, — пробормотал шкипер.
— Хм, топор… топор нужно еще заслужить, — О’Каймор выпрямился и уставил на кормчего свою трубу. — Ты ответишь на мои вопросы, падаль, тогда будет топор. Иначе… — Он ударил трубой по свисавшему с реи канату.
— Что хочет знать господин? — с обреченным видом шепнул накамец.
— Для чего эта лодка? — Теперь труба ОКаймора опустилась на борт ладьи.
— Это погребальный челн, милостивый господин. В таких хоронят больших людей из Тайонела, благородных сахемов.
— Правильно, — кивнул тидам, — я вижу, ты не врешь. Ну, и зачем ты тащил его в Одиссар? Ведь твоя посудина направлялась в Одиссар, верно?
— В Хайан, — уточнил накамец. — Мы везли товары… совсем немного… и отряд воинов сагамора, Ахау Севера…
— Зачем их послали?
— За телом… за телом светлорожденного Эйчида, потомка Тайонельского Очага… — Кормчий внезапно всхлипнул.
— Ты так любил этого Эйчида, что теперь плачешь по нему? — ОКаймор удивленно поднял брови.
— Нет, господин. Мне нет дела до Эйчида, чье тело уже в руках бальзамировщиков… Плачу же я о своей судьбе, о людях, что пошли со мной, о детях и женах, что остались в Накаме…
Тидам внезапно смягчился. Пожалуй, стоит подбодрить этого ублюдка, подумал он, ибо здесь, в море, нет жреца, ни Странствующего, ни Принявшего Обет, который мог бы утешить людей перед смертью песнопениями и словами.
— Все мы — мошкара, колеблемая дыханием Мейтассы, — произнес ОКаймор с сочувствием. — Сегодня тебе не повезло, и скоро ты ступишь на тропу, ведущую в Чак Мооль… Но как знать! Дожив до старости, ты мог мучиться от всяких гнусных недугов, от ломоты в костях и болей в животе… А сегодня ты примешь смерть легкую и быструю, я обещаю. Говори!
— Мореходы, не доживают до старости, ты это знаешь, мой господин, — произнес накамец с тоскливой улыбкой. — Но, может, ты и прав… Смерть от топора легче, чем в воде.
— Тогда заслужи ее! Что делал этот Эйчид в Хайане? Кто его убил? Говори!
— Молодой сахем отправился к Владыке Юга, чтобы встретиться в бою с его сыном Дженнаком, как то положено среди светлорожденных. Ему не повезло…
— Хмм… Видно, он был плохим воином?
— Клянусь Тайонелом, нет! Из лучших в северных землях! Говорят, был он крепок, как дуб, и стремителен, как лесная кошка, хитер и ловок в воинском деле… Но Дженнак победил его, и теперь он — наследник Очага Одисса, а у нашего сагамора стало одним сыном меньше. Пришло для него время собирать черные перья… да и для меня тоже…
— Кажется, этот Дженнак отбрасывает длинную тень… — задумчиво пробормотал О'Каймор, не слушая причитаний кормчего. Ему чудилось, что он уже слышал про младшего сына одиссарского ахау, что было совсем не удивительно — от Хайана до Ро’Кавары насчитывалось два соколиных полета, ничтожное расстояние для людской молвы и быстрого судна. Корабли меж этими двумя портами ходили часто, и сам он не раз торговал в одиссарских землях, в отведенных для кейтабцев местах. Торговал, но не грабил; у сагамора Джеданны было сильное войско, быстрые галеры и арбалеты, стрелы из которых пробивали любой доспех. Склонившись к накамцу, О’Каймор потряс его за плечо:
— Когда из Одиссара в Тайонел пришла весть о смерти вашего сахема?
— Пять дней назад… передали барабанным боем… и мы почти сразу отправились в путь… за телом Эйчида…