– И что? – Я подняла глаза на Свету Чиж.
– Ничего! – с грустью сказала она. – Живут же люди! А я здесь гноблюсь, в этой конторе, за копейки. Так хочется денег побольше! И чтобы они были постоянно. Выйти бы замуж за миллионера…
– Ну, ты и хватанула!
– Ничуть! – твердо сказала Чиж. – Чем я хуже этой… – кивнула она на французскую миллионершу.
– Не хуже, – дипломатично сказала я.
– Вот то-то и оно.
– А твой Колпачевский тоже хорош. Завел себе любовницу. Хочешь посмотреть, как она выглядит?
Не дожидаясь моего ответа, Чиж бросила мне другой журнал; он приземлился прямо передо мной, едва не задев мою чашку с кофе. Тоненькое юное создание с волосами-сосульками и ножками-ходульками нахально улыбалось, глядя прямо в объектив.
– Тоже, нашел себе персик! – не унималась Чиж. – «Девочка-персик»… ни мозгов, ни мыслей… Какая-то моделька!
Мы с Чиж еще посидели в комнате примерно полчасика, и я ушла домой. Чиж осталась – ей надо было сделать пару звонков. Мне кажется, она просто хотела потянуть время до очередного свидания с очередным кавалером, чтобы не проводить его на улице.
Я собралась и вышла из офиса. Свирепый февральский ветер сразу накинулся на меня, словно только и дожидался, чтобы швырнуть горсть колючих холодных иголок мне за шиворот и уколоть ими мое лицо. Я подняла капюшон черной куртки и поежилась. Перчатки я, естественно, забыла дома. Я часто забывала их, и Геня обычно ругала меня за это. Рукам было холодно, и я втиснула их в карманы. Перейдя дорогу, я направилась к своему дому – вниз по улочке. Дома были безжизненно-пустынными; свет горел лишь кое-где – бледными, тускло-желтыми пятнами.
Я вошла в подъезд. Винтовая лестница круто шла вверх. Справа располагался лифт. Без особой необходимости я им не пользовалась – третий этаж, и пешком невысоко. Почему-то на втором этаже свет не горел. Там жил наш сосед, Качанов, и Геня всегда подозревала его в том, что он выкручивает лампочки. Перила были холодными и гладкими. Я остановилась. Тревога возникла в моей душе как-то спонтанно. Положение было дурацким: на первом этаже горел слабый свет, выше – зловеще темнел лестничный пролет. Машинально я посмотрела на часы – 22.45. Я не могла позвонить в дверь к тому же Качанову и попросить его проводить меня до квартиры. Качанов не спит, а смотрит очередной сериал, сидя перед телевизором с полотенцем на голове – он все время прикидывается больным и немощным. Он разохается, заявит, что у него болит спина или живот или все вместе взятое, и еще прочитает мне нотацию о том, что я тревожу «пожилых немощных людей». Хотя, когда надо, Качанов прекрасным образом воюет с ДЭЗом, с автомобилистами, чьи сигнализации заполошно орут по утрам или поздно ночью, с собачниками и с соседями, делающими «слишком шумный ремонт». «Наш боевой друг» – называла его Геня.
Нет, мне надо прогнать прочь эти глупые ненужные страхи и сделать всего несколько шагов вверх. Как-то некстати и не к месту вспомнилось мне выражение «вверх по лестнице, ведущей вниз». Ноги были чугунными и отказывались повиноваться. Но и идти назад – ужасно глупо. Топтаться возле лифта? Но, похоже, и на третьем этаже лампочка не горит…
Я вдруг ужасно разозлилась на саму себя. Время позднее, осталось два дня до командировки, меня ждет серьезное ответственное задание, мне завидует сама Светка Чиж, а я стою и накачиваю себя всякими страхами, просто делаю себе инъекции – одну за другой!
Стиснув зубы, я почти что играючи преодолела пролет. Еще немного, и я окажусь около своей двери… но тут сверху на меня словно свалился тяжелый мешок. От сильного удара в груди моей сперло дыхание, в глазах потемнело, и я упала, не издав ни единого звука.
Я очнулась. Темно, в горле саднит. Кашлянув, я дотронулась до него, мне почему-то казалось, что я онемела, я попыталась что-то сказать, но наружу вырвался лишь какой-то странный писк.
Я лежала на ступенях, при этом одна моя нога была поджата, другая – распрямлена, словно я хотела выполнить пируэт, но не сохранила равновесие и грохнулась, растянувшись на лестнице. Я села. Ступеньки были твердые и холодные, как им и положено.
Сильно болела голова, но больше всего болела и ныла левая рука. Я пошевелила пальцами: они двигались, при этом боль отдавала в локоть и поднималась выше, к плечу.
Я нащупала перила и встала, ухватившись за них обеими руками. Глаза не хотели привыкать к темноте, и я ничего не видела. Свет внизу теперь тоже не горел, и создавалось такое впечатление, что я нахожусь в самом низу колодца, – только с верхних этажей просачивался слабый свет. Может быть, во всем доме внезапно перегорели лампочки или сразу всем жильцам отключили свет за неуплату?
Где-то должна быть сумка – моя сумка, купленная полтора года тому назад в Петровском пассаже на распродаже, черная с двумя молниями, не очень большая, по-дамски удобная и со множеством кармашков внутри… Сумки не было.
На меня напали и ограбили?..
В моей сумке не было больших денег. Так, мелочевка. Рублей триста с копейками. Еще – проездной на месяц. Пара блокнотов, там выписки из сегодняшнего отчета.
Больше всего жалко саму сумку – она такая удобная, практичная!
Мои руки шарят по лестнице – сумки нигде нет.
Внезапно я вижу, что внизу, у края ступенек, что-то чернеет – это моя сумка. Я кинулась было к ней, но поняла, что быстро двигаться не могу: все тело у меня болит и ноет. Боль тупая, неострая, и это немного успокаивает. «Руки-ноги целы, я могу шевелиться – уже счастье», – думаю я и невольно смеюсь, причем весьма истеричным смехом. Но из моего горла вырывается не смех, а натужный кашель, звук – как из зева охрипшего граммофона.
Я испуганно застываю на месте, мне кажется, что мой кашель, словно гром, разносится по всему дому и разлетается по углам гулким эхом.
Мне нужно убираться прочь из этого места, нужно бежать…
Прижимая к груди сумку, опираясь на перила, почти вися на них, я ползу вверх. Я стараюсь передвигаться как можно быстрее, но не получается. Наконец, я добираюсь до своего этажа, и тут меня пронзает внезапная мысль: а что, если грабитель взял ключи и сейчас находится в моей квартире?
И что же мне делать в этом случае?
Дом словно бы мгновенно вырастает в своих размерах. Это уже не дом, а кроличья нора. Я – Алиса, летящая вниз: ей не за что уцепиться, и падение кажется ей бесконечным.
Он напряжения у меня страшно сводит шею, и я не могу повернуть голову. Но, словно заводная кукла, упорно иду к своей двери. Страха уже нет, только дикая усталость и желание свалиться в постель. Мне уже все равно.
Я толкаю дверь своей квартиры – она заперта. Если он внутри?..
Проверить это очень просто: надо посмотреть, есть ли в сумке ключи? Удивительно, что эта простая мысль не пришла мне в голову раньше. Сильно же меня ударили…
Моя правая рука лихорадочно шарит в сумке. Свет все-таки есть – на верхнем, четвертом этаже. А мне почему-то казалось, что в доме совсем темно!