– Девочка моя! Авантюризм – это замечательно! Это когда ветер дует в твои паруса, полные жизни, и ты живешь, вдыхая свежий воздух свободы. Это когда твои волосы треплет ветер и ты не можешь думать ни о чем – только о сегодняшнем моменте. Только о нем! Ты понимаешь меня?
– Ты говоришь, как поэт, – откликнулась я.
– Может быть, – загадочно сказала Геня.
Я перешла работать в арт-агентство «Верея», которое по странной иронии судьбы тоже находилось недалеко от моего дома, как и прошлое место работы – Музей изобразительных искусств. Агентство располагалось в старинном здании; наш офис занимал две небольшие комнаты. Кроме меня и Паши в нем работала Светлана Чиж, как ее называл Паша – «девица на все руки», организатор, секретарь, пиарщица и водитель в одном лице.
Еще у нас работал Женя Рассказов – долговязый парень с вечными наушниками в ушах, креативщик-дизайнер, занимавшийся оформлением наших материалов, брошюр и буклетов.
Вот и все работники. Иногда Павел привлекал и других искусствоведов. Но это случалось крайне редко. В основном мы справлялись собственными силами и мозгами.
Агентство занималось экспертизой картин, точнее, оно отправляло картины на экспертизу, помогало формировать коллекции, оценивать произведения искусства для коллекционеров, изготавливало каталоги галерей и буклеты для галерейщиков и прочих ценителей изящного, а также выпускало онлайн-журнал «Новинки и тенденции арт-рынка», выходивший с периодичностью раз в квартал.
Геня была довольна. Платили мне в пять раз больше, чем на старой работе. А еще через два месяца Павел стал моим любовником.
Нужно ли говорить, что до Паши у меня никого не было? О чем я ему и объявила, страшно смущаясь. Он понял и отнесся ко мне как рыцарь: все было очень нежно, неторопливо и бережно. Я чувствовала себя хрустальной вазой, которую боятся разбить. Из-за его осторожности и собственного страха я даже толком не поняла: понравилось ли мне это?
В таких растрепанных чувствах я и пришла домой. Геня все мгновенно поняла. Она достала бутылку старого французского вина и сказала:
– Надо выпить за этот знаменательный акт!
– Да уж!
– Не грусти. Аппетит приходит во время еды. Ты еще все это распробуешь. Но это – потом. Не забивай себе ничем голову. Просто живи и наслаждайся жизнью. Поняла?
– Постараюсь.
Вино было замечательным, и хмель быстро ударил мне в голову.
– Хочется чего-то другого, – призналась я.
– Чего?
– Ну… страсти, о которой я когда-то читала в книгах, – призналась я.
– Алых парусов не жди. Кстати, очень вредная книжка! Я бы никому не давала ее читать. Она – о пассивном ожидании. Женщина должна бороться за свое счастье! Если она встретит своего мужчину – в ход должно идти все: зубы, когти, мозги, помада и кружевные чулки.
– Геня! А ты… тоже так поступала?
– Да.
– А как же твое знаменитое правило, что женщина не должна бросаться мужчине на шею, и вообще, первой проявлять инициативу нельзя?
– А кто говорит об инициативе? – парировала Геня. – Речь идет о том, чтобы бороться за мужчину. Борьба и вешанье на шею – разные вещи. Сражаться надо тонко, очень тонко, чтобы никто ничего и не заметил.
– Геня! А в твоей жизни была любовь? Большая?
– Была. Но больше ты меня на эту тему и не пытай. Не расколюсь! И вообще, тебе уже пора спать.
Я допила вино.
– Я не хочу спать, Геня! Расскажи мне о любви…
Далеко сердце от нее,
О сердце нежное мое!
Покоя нет в разлуке с ней,
В разлуке с ней, душой моей!
Я поняла: это Верлен – любимый поэт Гени.
– Девочка моя! – неожиданно Геня очень разволновалась. – Обещай мне, что ты никогда не поедешь в Париж! Я там едва не умерла. Это страшный город!
– А мне он нравится. И я в нем, кстати, никогда не была.
– Мне он тоже нравится. Но, оказывается, там – очень, очень опасно! Для нас.
– Для кого – «нас»?
– Для тебя и для меня.
– Расскажи мне об этом, Геня! – Я подперла щеку рукой и рассмеялась: – Обожаю фамильные тайны и загадки! Что там случилось такое, что нам с тобой теперь нельзя ездить в Париж? Что-то страшное и загадочное?
– Нет, – отрезала Геня. – Ты еще мала, чтобы знать это.
И тут я рассердилась по-настоящему:
– Ты обращаешься со мной, как с ребенком! Но я не ребенок. Я уже взрослая женщина и имею право знать то, что ты хочешь скрыть. Я бы спросила у отца. Но он слишком далеко. И вообще, как ты знаешь, особой близостью наши отношения не отличаются.
– Он мало что знает. И поэтому ничего сказать и не может. Я люблю тебя, девочка. – Геня перешла на польский, который я почти не понимала. Когда она очень сильно волновалась, всегда переходила на польский. – Очень люблю и поэтому хочу предостеречь.
– От чего?
– Как-нибудь расскажу.
– Как хочешь.
– Подойди ко мне! – неожиданно попросила Геня.
Я подошла.
– Наклонись.
Когда я наклонилась, Геня по-русски расцеловала меня в щеки – три раза, крест-накрест.
– Будь хорошей девочкой и, что бы ни случилось, помни: Бог на нашей стороне! Ты – последняя представительница древнего польско-литовского рода, который берет свое начало от самих Ягеллонов – династии знаменитых польских королей, впоследствии правивших всей Европой – в Венгрии, Чехии… – Геня прижалась лбом к моей груди. – Если бы я могла тебя уберечь от всего!.. Мою маленькую Кристину…
– Геня! Ты говоришь сплошными загадками. У меня голова идет кругом! Сегодня у меня было свидание с Павлом. И ты мне еще подкидываешь информацию, а что и как – пояснить не хочешь.
– Я виновата! – склонила голову Геня. – Я не должна была именно сегодня… Прости.
– Ладно. Я пойду спать. А ты…
– Я помолюсь.
Геня была ярой католичкой, в углу ее комнаты висело изображение Богоматери – древняя икона XV века, вывезенная, по словам Гени, из Италии.
Я легла спать, но слова Гени не шли у меня из головы. Даже впечатления от встречи с Пашей померкли по сравнению с этим клубком семейных тайн. Вряд ли кто-то знает о них досконально. Жила Геня очень замкнуто. У нее была одна-единственная подруга – Калерия Ивановна, бывшая гримерша МХАТа, полька по матери, блондинка с тонкими губами-ниточками, всегда ярко накрашенными, и старый поклонник с десятилетним стажем, полковник артиллерии, Косицкий Валентин Петрович, который очень трогательно ухаживал за Геней. В праздники он непременно ей дарил белые розы или лилии, и еще – бутылки дорогого коньяка. Геня называла его «мой полковник» и благосклонно принимала его ухаживания. Овдовевший полковник вот уже почти десять лет безуспешно склонял Геню выйти за него замуж. Но она неизменно отказывала, с присказкой: «Как же я оставлю мою девочку?» Но, по-моему, Геня просто совершенно не стремилась к замужеству, поэтому и отказывала ему. Я в данном случае являлась лишь благовидным предлогом для отказа.