Третий подход не аморален, но внеморален. Прошлое нужно и должно менять на благо будущему, как поступают, например, герои цикла романов Василия Звягинцева «Одиссей покидает Итаку». У них имеется ясное представление о собственном благе, благе своей страны и, разумеется, человечества в целом. Ну а стремление ко всеобщему благу, известно, без крови обойтись не может. Чего ж ее жалеть? Исходя из этих принципов, можно, конечно, писать лихие (и даже подлинно увлекательные!) романы, однако говорить о плодотворности подобной точки зрения – язык не поворачивается.
Четвертый подход лучше всего иллюстрируется примером блестящего рассказа Севера Гансовского «Демон истории» (и снова – вспомните «демонов Максвелла»!). Тезис прост: история детерминирована, любое вмешательство приведет лишь к изменениям, так сказать, косметическим, но никоим образом не коренным. Ну можно убрать Гитлера, даже всю его камарилью. Так что же? Их место займут другие. И примутся творить то же самое. Правда, взамен газовых камер они понастроят бассейны с серной кислотой, но что от этого меняется? И невольно вспоминается один из лучших рассказов О. Генри, к фантастике, как правило, не причисляемый, – «Дороги судьбы». Герой трижды оказывается в некой точке бифуркации, начиная с которой ход событий может принять различное течение, но какой бы путь он ни избирал, что бы ни делал, в финале его так или иначе ожидала пуля, выпущенная из пистолета с гербом маркиза де Бопертюи. Тезис, лежащий в основе четвертого подхода, можно сформулировать. Можно уточнить. Отлить в слова столь точные, каких не удавалось найти еще никому. Однако этим придется и ограничиться. Для художественного творчества он малоперспективен, чтобы не сказать бесперспективен вообще.
Пожалуй, более тупиковым (но блистательно тупиковым!) является лишь подход, продемонстрированный «О. Генри советской НФ» Ильей Иосифовичем Варшавским в рассказе «Выстрел» (помню, как еще в 1962 году наш незабвенный Дед читал рукопись в клубе фантастов, что собирался по средам в гостиной журнала «Звезда»). Рассказ откровенно пародийный, ситуация стандартная: герои отправляются в прошлое, вступают там в конфликт с неандертальцами, и один из них, некто Скептиалов, стреляет. «Последствия этого выстрела превзошли взрыв десятка водородных бомб – потому что Скептиалов оказался [67] потомком убитого неандертальца, а тот к моменту убийства не успел обзавестись потомством. Убивший своего прямого предка Скептиалов мгновенно перестал существовать, потому что не бывает следствия без причины. Но раз он никогда не существовал, то не мог убить неандертальца, и тот снова ожил, предоставив ему тем самым все права на существование и одновременно возможность еще раз себя убить, после чего все началось заново. Одновременно со Скептиаловым в режим «существую – не существую» попали еще десять миллионов потомков убитого неандертальца, в том числе автор этого рассказа, ввиду чего он не видит никакой возможности закончить рассказ, пока не прекратится вся эта кутерьма». Никакой тут тебе альтернативной истории – только пульсация «есть – нет». Парадокс, анекдот, но, увы, не путь…
Вот и получается, что активно созидают лишь «бабочники» да «веточники» вкупе с благотворцами, в сущности, являющими собой лишь перезеркаленную ипостась первых (воздействие на прошлое эффективно, следовательно, альтернативную историю сотворить можно, а всякого рода этических проблем мы не решаем – и ежу ведь понятно, что в итоге рождается прекрасный новый мир…).
Есть, впрочем, еще один путь. Однако он заслуживает отдельного разговора.
Собственно, указал его еще Марк Твен, отправив своего Хэнка Моргана не в реальную Англию, а в гости к славному королю Артуру. Писателю не нужно было связывать себя подлинной исторической обстановкой, дотошным знанием деталей и фактов. Не надо было взвешивать, какие изменения действительно могли произойти, а какие нет; какие новации бравого янки-подрядчика прижились бы, а какие ни за что. Здесь прошлое – не реальность, а лишь метафора, позволяющая от конкретной арифметики фактов перейти к алгебре обобщения, осмысления, притчи. Вот и подарил Марк Твен своему герою королевство легендарное, где большую часть персонажей также составляют личности с одной стороны – легендарные, но с другой – всем хорошо знакомые, а в результате достигается та самая точно выверенная мера условности, которая дарует автору полную свободу в обращении с описываемым миром, свободу без оглядки на какие бы то ни было исторические реалии: какие хочешь – бери, а какие мешают – не бери в голову.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы это был специфически писательский подход. Ученые в этом смысле ничуть не лучше. Или правильнее сказать – не хуже?
Вот ведь уж и Тойнби, на что всем историкам историк, а в своем эссе «Если бы Александр не умер тогда…» начисто проигнорировал, например, прекрасно известный ему факт: все империи имеют определенный и, как правило, не слишком большой, веками, но не тысячелетиями длящийся срок жизни. Ну никак, при самых что ни на есть благоприятных обстоятельствах не смогла бы просуществовать империя Александра Македонского до наших дней. Но что с того? «Нам – гражданам державы, основанной Александром Великим, – это мнение представляется нелепым. Ведь в таком случае не было бы нашего нынешнего прекрасного мира, которым правит сейчас Александр XXXVI!» И все тут.
Кстати, Михаил Ахманов следует здесь именно проложенным Твеном и Тойнби путем. Ему нет дела, что древнеегипетская империя не смогла бы просуществовать в неизменном (если не считать появления новых технологий) виде до середины прошлого века. И форма правления должна была не раз смениться. И религия – ведь известно же, что единобожие победило не случайно, оно способствовало укреплению государственной власти, о чем прозорливо догадался еще фараон-еретик (или фараон-реформатор – смотря на чей вкус) Аменхотеп IV, более известный как Эхнатон.
С империями дело вообще обстоит не так просто. В самом этом слове присутствует, похоже, некая притягательная для многих магия. История знает империи, в которых не заходило солнце – Испанская, Британская и так далее. Но нынешним фантастам грезятся империи иные – для которых не кончается время, в реальности кончившееся, увы, даже для долгожительницы-Византии. Скажем, поныне существующий Древний Рим, столицей одной из провинций которого является Санкт-Петербург, как во многотомной эпопее Марианны Алферовой (Романа Буревого) «Мечта империи». Об имперском мышлении и укорененности его в нашем национальном сознании написаны тома и тома. Но здесь речь, похоже, об ином. О тоске по стабильности, заполоняющей душу в быстропеременчивом современном мире. А что ей противопоставить? Конечно же, гранитную монолитность тысячелетних империй. Что же еще? «Жить в провинции, у моря», может, и хорошо, но все-таки непременно в империи, а не в какой-нибудь там республике…
Впрочем, все эти империи, замечу, ничуть не менее метафоричны, нежели королевство логров, куда волею автора угодил Хэнк Морган. Авторов меньше всего интересует принципиальная возможность такого варианта истории. Важен лишь его эмоционально притягательный (или, заметно реже, отталкивающий) художественный образ.