Я подождал, пока он умолк.
– Ты ошибаешься, Дино. Это правда, никакого фокуса, никакого обмана чувств. Я это ощущал, и Лия тоже. Сосун даже не сознает, что он живет, не говоря уже о психологической приманке, достаточно сильной, чтобы привлечь шкинов и людей.
– Ты хочешь, чтобы я поверил, что Бог – это существо, которое обитает и пещерах планеты Шки?
– Да.
– Роб, это нелепо, ты сам знаешь. Ты думаешь, что шкины нашли ключ к тайнам мироздания. Но посмотри на них. Древнейшая известная цивилизация на четырнадцать тысяч лет застряла в бронзовом веке. Мы пришли к ним. Где их космические корабли? Где их небоскребы?
– А где наши колокола? – спросил я. – Наша радость? Они счастливы, Дино. А мы? Возможно, они нашли то, что мы все еще ищем. Почему люди так суетятся, черт побери? Почему мы рвемся покорять галактику, Вселенную, еще что-нибудь? Может, в поисках Бога?.. Кто знает? Мы не можем найти его нигде и стремимся вперед, вперед и вперед. Вечный поиск. И вечное возвращение на все ту же темную равнину.
– Сравним наши достижения. Я перечислю успехи человечества.
– А стоит ли?
– Думаю, стоит. – Он отошел от меня и выглянул в окно. – Единственная Башня на их планете наша, – глядя вниз и улыбаясь, сказал он.
– Единственный Бог во Вселенной – их, – ответил я.
Но он только улыбался.
– Хорошо, Роб, – наконец отвернувшись от окна, проговорил он. – Я все это учту. И мы разыщем твою Лианну.
Мой голос смягчился.
– Лии больше нет, – сказал я. – Теперь я это знаю. И если я замешкаю, то тоже пропаду. Я уезжаю сегодня вечером. Возьму билет на первый же корабль, летящий на Бальдур.
Он кивнул:
– Как хочешь. Деньги будут готовы. – Он усмехнулся. – Мы найдем Лию и отправим ее вслед за тобой. Думаю, она разозлится, но это уже твои трудности.
Я не ответил. Только пожал плечами и пошел к лифту. Я уже собирался войти в лифт, когда Валкаренья остановил меня.
– Подожди меня, – сказал он. – Как насчет обеда сегодня вечером? Вы хорошо поработали. У нас все равно намечается прощальный вечер, у нас с Лори. Она тоже уезжает.
– Я тебе сочувствую, – произнес я.
Теперь он пожал плечами:
– Нет причин для сочувствия. Лори прекрасный человек, и мне будет ее не хватать. Но это не трагедия. Есть другие прекрасные люди. Мне кажется, Шки начала действовать ей на нервы.
От досады и боли я почти позабыл о своем Даре. Теперь я о нем вспомнил. Я прочитал чувства Дино. Печали не было, огорчения тоже, только легкое разочарование. А за ним – стена. Всегдашняя стена отделяла от других людей того, кто со всеми был на ты, но никому не был близок. И на этой стене будто висела табличка:
«До этого места вы дошли, а дальше хода нет».
– Приходи, – сказал он. – Будет весело.
Я согласился.
Когда корабль поднялся в воздух, я спросил себя, почему уезжаю.
Возможно, чтобы вернуться домой. У нас есть дом на Бальдуре, вдали от городов, на одном из незаселенных материков, и вокруг только дикое пространство. Дом стоит на отвесной скале над высоким водопадом, неустанно сбегающим вниз, в затененный, окаймленный зеленью пруд. В солнечные дни мы с Лией часто плавали там, отдыхая после деловой поездки. А потом лежали обнаженные в тени апельсиновых деревьев и любили друг друга на ковре серебристого мха. Возможно, я возвращаюсь к этому. Но без Лии. Без Лии, которую я потерял, ничего уже не будет как прежде…
Я потерял ее, хотя мог сохранить. И мог быть с ней сейчас. Это так просто, так просто. Медленно пройти в темную пещеру и ненадолго заснуть. И тогда Лия вечно была бы со мной, во мне, частью меня, мной, а я – ею. Любовь и познание друг друга, познание такое полное, о котором люди могут лишь мечтать. Единение и радость, и избавление от тьмы – навеки. Бог. Если я верил в то, что говорил Валкаренья, почему я сказал Лии «нет»?
Может, потому, что усомнился. Может, я все-таки надеюсь найти что-то более великое и любящее, чем Единение, найти Бога, о котором мне говорили когда-то, давным-давно. Может, я иду на риск, потому что в глубине души все еще верю. Но если я ошибся, тогда темнота и равнина…
А может, причина в другом, в чем-то, что я заметил в Валкаренье, в чем-то, что заставляло меня усомниться в собственных словах. Потому что люди все же не совсем такие, как шкины. Есть люди, подобные Дино и Гурли, а есть такие, как Лия и Густаффсон, люди, которые боятся любви и Единения, и люди, которые жаждут их. Значит, двойственная природа. У человека два главных побуждения, а у шкина только одно? Но если так, значит, у человека – свой путь к Единению, свой способ преодолеть одиночество и остаться человеком.
Я не завидую Валкаренье. Он кричит за своей стеной, и никто не знает об этом, даже он сам. Никто никогда не узнает, и он будет всегда один, будет всегда улыбаться, превозмогая боль. Нет, я не завидую Дино.
Но, Лия, в чем-то я похож на него, хотя во многом и на тебя. Вот почему я бежал, несмотря на то что любил тебя.
Лори Блэкберн была со мной на корабле. После взлета мы перекусили и весь вечер обсуждали поданное к ужину вино. Невеселый разговор, но вполне человеческий. Мы оба нуждались в участии и потянулись друг к другу.
Потом я отвел ее к себе в каюту и любил ее со всей страстью, на которую был способен. И тогда темнота стала рассеиваться, мы обрели друг друга и болтали всю ночь напролет.
Можешь убить для себя и других,
Для детенышей, чтоб накормить.
Но не смей для забавы и берегись
Двуногого кровь пролить!
Редьярд Киплинг
Снаружи, на городской стене, на длинных веревках висели детеныши дженши, застывшие пушистые серые тельца. Взрослых, очевидно, перед повешением убили: обезглавленное мужское тело свисало ногами вверх, петля обвивалась вокруг щиколоток; невдалеке виднелся обгоревший труп самки. Но большинство, смуглые пушистые малыши с широко раскрытыми золотистыми глазами, было просто повешено. Ближе к сумеркам, когда с зубчатых холмов налетал ветер, легкие тельца раскачивались и бились о стену, будто просили впустить их.
Часовые, неустанно обходящие стены, не обращали на них никакого внимания, и ржавые металлические ворота не открывались.
– Вы верите в зло? – спросил Арик неКрол у Дженнис Райтер. С гребня ближайшего холма они смотрели вниз, на Город Стальных Ангелов.
НеКрол присел на корточки среди обломков священной пирамиды дженши; каждая черточка его смугло-желтого лица дышала гневом.