«Моя такая же. Они лидерши по натуре, а вынуждены подчиняться мужикам».
«Тайфуны с ласковыми именами».
«Похоже. Цепляйся, я буду ведущим».
Данияр послушно «вцепился» «руками» в нематериально-призрачный, но ощутимый на уровне личностного восприятия торс Данимира, и они нырнули в тот же колодец-тоннель, ставший абсолютно обыденным приспособлением для числопутешествий.
Саблин-одиннадцатый не считал переходы из мира в мир. Он знал какой-то способ останавливаться точно в том «родиче», который был нужен. Не успел Данияр «глазом моргнуть», как впереди, в конце тоннеля, вспыхнуло световое колечко, скачком обняло путешественников, и «связка душ» Саблиных вылетела в пространство сознания Саблина-сорок четвёртого.
Если число 40 в эзотерической традиции считается числом абсолютной законченности, завершённости и выражает путешествие человека к Истине и к Богу, то число 44 таковые свойства проявляло иначе, хотя состояло из двух четвёрок, каждая из которых представляла идею божественного творчества, первый акт Творения.
В аспекте природном четвёрка – тетрада – олицетворяет совокупность космических стихий, создающих материальный мир: твердь, воду, воздух и огонь. В аспекте человеческом она символизирует четыре низших тела (физическое, эфирное, астральное и ментальное) и четыре типа темперамента.
Сущность тетрады и её назначение – быть статической целостностью, проявлением идеальной устойчивой структуры Мироздания, корнем всех вещей, источником Природы и наиболее совершенным из чисел. Недаром графически четвёрка приравнивается к квадрату, а её геометрическим изображением считаются тетраэдр – четырёхгранная пирамида, являющаяся первообъёмом, и крест – как символ космического равновесия, пересечения духа и материи.
Каббалистическая традиция связывает с тетрадой такие свойства, как устойчивость и милосердие, подчёркивая, что она гармонически объединяет противоположные понятия и качества, например, дух и материю, движение и покой, гармонию и хаос, прочность и зыбкость.
Но это – одна тетрада.
Мир же Саблина-44 формировался двумя четвёрками и являл собой весьма противоречивую материальную конфигурацию, где все положительные качества тетрады и все её противоположности увеличивались вдвое. Гости «брата во числе» убедились в этом на примере жизни сорок четвёртого «родственника».
Он служил в каком-то спецназе.
Когда в его голове выплыли Саблины, «родич» (здесь его звали Даныбаем, и фамилию он носил Шаблюка) готовился к какой-то операции в составе группе численностью в полтора десятка бойцов.
Дело происходило в помещении неизвестной базы, где бойцам раздавали комбинезоны и оружие.
Даныбай переодевался быстро, заученными движениями, натягивал чёрный, с матовыми серыми вставками, комбинезон, заполнял его карманы и держатели странного вида оружием и приспособлениями. Полностью одетый, он напоминал современного ниндзя, судя по строящимся перед ним товарищам. Единственное, что отличало его от остальных, – наличие компактной, суперсовременной винтовки.
В другое время Данияр, ценитель оружия, непременно обратил бы на винтовку внимание, такой «растопырчатой» и необычной она показалась. Но сейчас было не до того, ситуация развивалась стремительно, и отвлекаться на изучение несущественных деталей происходящего, с риском обнаружить себя, не следовало.
Команда Даныбая погрузилась в чрево вертолёта, окрашенного в фиолетовый цвет, во дворе какого-то здания, в котором светился ряд окон на верхнем этаже, вертолёт взлетел почти бесшумно, его винты не издавали такого гула и рокота, к каким привык Данияр.
Под вертолётом распахнулся городской ландшафт, узнать который было трудно, так как в городе были освещены только улицы, редкие площади и набережные какой-то реки. И лишь когда носитель Саблиных глянул в окошко отсека, стали видны башни Кремля, освещённые густым оранжевым светом. Это была Москва, но отличавшаяся от той Москвы, которую знали Данияр и Данимир.
Вертолёт вильнул, понёсся к Кремлю. Это был единственный освещённый архитектурный комплекс на всю столицу, что говорило о многом.
Винтокрылая машина нырнула к Боровицкой – судя по очертаниям – башне Кремля, словно собиралась её протаранить, однако каким-то чудом обогнула башню и с размаху приземлилась на травяной газон между зубчатой стеной и трёхэтажным зданием, слегка похожим на здание Сенатского дворца, которое знал Данияр. Дверцы отсека летающей машины раздвинулись, бойцы отряда посыпались на посадочную площадку и начали разбегаться по двое или по трое в разные стороны.
Саблин-44 тоже побежал с напарником, но не к стене и не к зданиям на территории Кремля, а к ближайшей башне, похожей на Никольскую.
Кто-то, плохо видимый в сумраке нависшего козырька, открыл им дверь, и бойцы помчались по винтовой лестнице наверх, пока не взобрались под пирамидальную крышу башни. Её маковка имела бойницы, смотрящие на четыре стороны света, и днём отсюда открывался, наверно, красивый вид на реку. Однако ночь и плохое освещение города не давали «гостям» возможности полюбоваться столицей, а хозяин – Даныбай таковых намерений не имел. Он выглянул через бойницу на территорию Кремля, быстро установил винтовку, направив ствол на то место, где только что стоял вертолёт. Видимо, пока бойцы занимали позиции, вертолёт улетел.
Спутник Даныбая щелчком придвинул к губам усик микрофона.
– Мы на месте.
Что ему ответили, услышать не удалось.
Парень достал бинокль, поворочал им из стороны в сторону, разглядывая Кремль, потом развернул на тыльной стороне планшетник и стал тыкать в него пальцем.
Даныбай приник к прицелу винтовки, прищурил левый глаз.
Вертолётная площадка прыгнула навстречу, окрашиваясь в голубоватый цвет, стали видны следы от посадочных опор вертолёта, травинки и камешки.
Даныбай замер. Время словно остановилось.
Что происходило, почему спецгруппу Даныбая перебросили в Кремль, было непонятно, но Данияр не рискнул выйти в поле памяти «родича» и узнать всё через его мысли. Ясно было, что подразделение спецназа выполняло какое-то задание высшего руководства страны, и если в этот момент «гости» вдруг вышли бы на пси-контакт с «родичем», он вполне мог провалить задание.
«Уходим», – пискнуло «в ухе» Данияра.
Ответить он не успел, сознание на мгновение вырубилось, началось скольжение сквозь ничто «во все стороны сразу», это ощущение сменилось чувством взлёта, и Данияр выпал в голову Данимира вместе с ним.
«Чёрт! – ошеломлённо взорвался он. – В чём дело?! Почему ты вернулся?»
«Остынь, шпион, – хмыкнул Данимир снисходительно. – Это же не кино. Нечаянно «шевельнёмся», и парня кондрашка хватит!»
«Хотелось бы досмотреть, что всё это значит, – разочарованно и смущённо проворчал Данияр, расслабляясь. – Десант в Кремль – это же обалдеть!»